Ветры низких широт

— Бог простит. Только учти: та, из раскопа, тоже стерва. Вернемся — вспомни мои вещие слова.

Этот эпизод остался на «Гангуте» незамеченным, но, собственно, на нем и закончилось чтение писем — командир приказал объявить на корабле готовность номер один и, дав указание танкеру следовать своим курсом, сам круто обогнул его и направился в другую сторону. Супостаты явно следили за его действиями, и лишь только «Гангут» лег на курс, намереваясь спуститься еще ниже, наперерез ему бросились два фрегата, а с палубы авианосца сорвался вертолет, бочком отскочил от него, направился к «Гангуту» и завис у него за кормой, высматривая, что делается на палубе.

— Зубами и когтями вцепились. Дай волю — терзать начнут, — проворчал Ковалев. — Вахтенный офицер, полный вперед.

«Гангут» был хорошим ходоком, но и фрегаты шли красиво, тем более что их было два и они способствовали один другому, а скоро и прочие корабли растянулись по горизонту, образуя строй кильватера. Прорываться через этот строй не только уже не имело смысла, но и пошло бы в нарушение «Правил безопасности плавания на море».

— Товарищ командир! — не скрывая тревоги, прокричал вахтенный офицер. — Фрегат начал левый поворот.

— Научитесь говорить на мостике ровным голосом, — заметил ему Ковалев, подумав: «А, черт!». — Самый полный вперед. Сигнальщики, что на фалах у фрегата?

— Делаю левый поворот.

— А еще?

— Шары, товарищ командир.

— Ну, понятно, что шары, — пробормотал Ковалев. — Наберите сигнал: «Прошу не мешать моим действиям».

Фрегат уже перерезал курс «Гангуту», и его борт с белыми цифрами посередине — «1082» и названием на корме «Эл Монтгомери» вырастал перед штевнем «Гангута», и Ковалев почувствовал, что ему захотелось во что бы то ни стало садануть в этот нахальный борт и разрезать этого наглеца надвое, чтобы он тут же отправился к чертовой бабушке кормить акул. Ковалев неожиданно увидел, как лица у вахтенного офицера и рулевого пошли красными пятнами.

— Стоп машина, — сквозь зубы приказал Ковалев хриплым голосом, показавшимся ему самому чужим. — Самый полный назад.

Просвет между кораблями начал помалу увеличиваться, фрегат проскользнул перед самым носом «Гангута», и там из камбуза опять вышел кок-негр и понес лагун с помоями на корму. Пока «Гангут» отрабатывал назад, эскадра успела сомкнуться и оттеснила «Гангут» на прежний курс.

— Вот сволочи, — невольно сказал Ковалев.

На мостик поднялся встревоженный Сокольников.

— Там всю корму бурун накрыл, — торопливо сказал он. — Хорошо, что на палубе никого не оказалось.

— А почему там кто-то мог оказаться? На корабле, если мне память не изменяет, объявлена готовность номер один. Старпом, прикажите командирам боевых частей и начальникам служб и команд доложить о наличии личного состава. Если я узнаю, что по готовности номер один продолжается хождение по кораблю, виновный и его непосредственный начальник будут иметь весьма бледный вид.

— Тут у тебя ничего не случилось? — все-таки не удержался и спросил Сокольников.

«С этого бы и начинал», — с неудовольствием подумал Ковалев, но разгуляться эмоциям не дал, стараясь владеть своим голосом, и потому, что он старался, а не просто говорил, голос его немного дрогнул:

— Случилось то, что, не отработай мы назад, волна накрыла бы не только корму, но и нас самих. Эти мальчики бывают глухи и слепы, когда это им выгодно. Они даже не удостоились отрепетовать на наш сигнал: «Прошу не мешать моим действиям».

— Ты, кажется, обескуражен?

— Можно быть ко всему готовым, но привыкнуть к наглости и невежеству, извини, нельзя.

«Гангут» отвернул вправо, эскадра разомкнулась и опять растянулась по горизонту, и на авианосце начались полеты. Самолеты с ревом проносились над самой водой, потом едва ли не свечой взмывали в зенит и скоро пропадали в опаленной солнцем бездне.

Ковалев весь день был хмур и озабочен, на вопросы отвечал неохотно, сидел в кресле нелюдимо и отрешенно, брезгливо выпятив нижнюю губу. Он понимал, что, если в ближайшие дни не вырвется из этого капкана, командующему как пить дать придется отозвать «Гангут» в базу и тем самым выразить ему, капитану второго ранга Ковалеву, свое неудовольствие, и какой-нибудь шустрый кадровик сделает в его личном деле короткую приписку: «Неперспективен».

Наступило время вечернего чая. Ковалев хотел было отпустить старпома в кают-компанию первым, чтобы потом уже напиться чаю самому в одиночестве, но тотчас же словно бы одернул себя: как бы там дело ни шло, корабельный этикет должен оставаться незыблемым.

— Старпом, — сказал он Бруснецову. — Напомните товарищам офицерам, что являться в кают-компанию надлежит в приличном виде, подтянутыми и свежевыбритыми. Если кто-то решил не уважать себя, это его личное дело, но уважать других он обязан во всех случаях жизни. Я никого не называю поименно, потому что каждый сам должен помнить свое имя и не позорить его. Вы поняли меня, старпом?