Ветры низких широт

Стрелять на полигоне, когда приходилось дубасить болванками по своей же лодке, если, разумеется, удавалось с нею вступить в контакт, было намного сложнее хотя бы потому, что акустики на лодке тоже не дремали и старались первыми вступить в контакт, и если им удавалось это сделать — а это им иногда все-таки удавалось, несмотря на то что им задавались жесткие параметры, — то командиры лодок выбирали такой курсовой угол и соблюдали такую дистанцию, которые соответствовали правилам игры и в то же время не давали преимущества стреляющему кораблю.

Тут же в океане нашей лодки не было, поэтому ее приходилось имитировать — а это достигалось за счет того, что в приборы вводились фиктивные данные, — при этом удавалось соблюдать противолодочный зигзаг и прочие премудрости, необходимые в этой не такой уж и потешной охоте.

— Вот что, старпом, — неожиданно сказал Ковалев, — проверишь еще раз установки и боезапас, позавтракаешь и поднимайся подменить меня. А я Плотникову (командиру БЧ-7) и Дегтяреву сам поставлю задачу.

Теперь уже тонко и понимающе усмехнулся Бруснецов.

— Не доверяете, товарищ командир? Оно конечно... (Плотникова с Дегтяревым в кают-компании звали Шерочкой с Машерочкой.) Впрочем...

«А ты, оказывается, обидчивый, — подумал Ковалев, — сердитый. А на сердитых-то воду возят, а на битых-то кирпичи. Они вон шибко-то сердиться не велят».

— Не смею задерживать, — сказал он суховато.

Бруснецов спустился в низы, а Ковалев почувствовал, что хорошее настроение у него мало-помалу стало улетучиваться, но настроение настроением, а служба службой, и в девять часов он приказал объявить по кораблю готовность номер один и, когда Бруснецов доложил ему о готовности корабля к предстоящим стрельбам, распорядился поднять сигнал: «Выполняю учебные стрельбы. Прошу не мешать моим действиям».

Сигнал, поднятый «Гангутом», на таком расстоянии корабли супостата вряд ли могли рассмотреть, но тем не менее одна за другой от авианосца отскочили две «стрекозы» и зависли там едва заметивши точками.

— Вот это нюх, — сказал Ковалев, — за версту чуют. Романюк, ложимся на боевой курс. Идем противолодочным зигзагом. Примите вводную: «В квадрате... обнаружить подводную лодку и уничтожить».

— Есть, — печальным голосом сказал Романюк, приняв тем самым корабль в управление. — Суханов, вступить в контакт с подводной лодкой условного противника... Носовой комплекс...

Романюк заметно осунулся, и лицо его не то чтобы побледнело — загар уже лежал на нем густо, — но словно бы стало матовым. Он меньше всего в эти мгновения думал о том, что как бы в погребе не вышло путаницы, из-за которой они могли бы шандарахнуть по условному (а может, и не условному?) противнику боевым комплектом. Больше всего сейчас он боялся Ковалева, старался, что называется, изо всех сил, и от этого старания по его матовым щекам побежали капельки пота.

«Ничего, ракетчик! — подумал Ковалев. — Попотей. Это бывает полезно».

Заурчали моторы, носовой комплекс дернулся, поднялся на цыпочки, приняв вертикальное положение, и, подвигавшись, словно бы устраиваясь поудобнее, замер над шахтой, из которой тотчас же появилась ракета и плотно легла в направляющие. Комплекс снова провернулся, опять замер над шахтой. Из нее снова выскочила ракета и заняла место в своих направляющих.

— Есть контакт, — доложил Суханов тревожным голосом, который немного подрагивал. — Курсовой... Дистанция...

— Хорошо, — все тем же печальным голосом промолвил Романюк. — Носовой комплекс, примите целеуказания.

И тотчас же звонкий мальчишеский голос вахтенного сигнальщика взволнованно прокричал:

— Слева по носу цель номер один — вертолет! Цель номер два — вертолет!

— Хорошо, — сказал Ковалев и повторил больше для себя: — Хорошо.

Сокольников вышел на открытое крыло, подстроил окуляры бинокля к глазам, но и без оптики хорошо были видны и бортовые номера вертолетов, и лица двух молодчиков с кинокамерами в открытых дверях.

— На рожон лезут, — пробормотал он.

Ковалев повернулся к Сокольникову, засветив в уголках губ под усами белые ямочки.

— Не переживай за них так шибко, комиссар. Залп дадим, когда они уйдут за корму.

— За них пусть Пентагон переживает, — недовольно буркнул Сокольников. — А мне и своих забот по горло. Голова скоро начнет пухнуть.

— Ты колпак на ночь надевай, — посоветовал Ковалев, но Сокольников шутки не понял и вполне серьезно спросил:

— А собственно, зачем?

Романюк невольно слушал их, растерянно улыбался, как бы желая сказать: «Это хорошо, что голова пухнет, только мне-то чего делать, отцы-командиры? Я ведь и шандарахнуть могу!»

— А затем, комиссар, чтобы голова от забот не пухла, — начал пространно объяснять Ковалев, выгадывая время — вертолеты висели по бортам, и стрелять было опасно. — Поберечь надо голову, комиссар.

Сокольников пожал плечами, дескать, нашел время для шуток.

— Дробовика на них нет, — пробормотал он. — Впороть бы им в заднее место заряд соли.

— А еще лучше жакан всадить, — уточнил Бруснецов.

— Постарайтесь свои мысли держать при себе. — Ковалев резко повернулся к Романюку: — Открыть огонь!