Ветры низких широт

— Так вот, штурман нашел прекрасную точку. Улыбки можно погасить. Тем более что я еще не решил, следует ли объявлять купание с борта или не объявлять. Это во-первых. Но канат туда-сюда потягаем. Возможно, и на шлюпках походим по очереди. Это во-вторых. Вопросы есть?

— Не известно, какая погода в точке?

— Простите, — холодно сказал Ковалев, — но, по моим сведениям, наша гидрографическая служба там своей станцией еще не обзавелась. Нам предстоит первыми обживать тот райский уголок. Не правда ли, штурман?

— Так точно, товарищ командир.

— Может, кого-то еще интересует температура забортной воды в точке, скорость течения или прогноз погоды на ближайшую неделю? В том же духе, что и на первый вопрос, я постараюсь ответить исчерпывающе.

Командиры боевых частей и начальники служб и команд сделали вид, что им в высшей степени наплевать сразу на все температуры, а вкупе с ними и на все течения, которые существуют в океане, в том числе и на прогноз погоды на ближайшую неделю.

— Надеюсь, вы меня правильно поняли, а следовательно, сделали правильный вывод, что мы идем в точку не для того, чтобы выявлять сильнейших в перетягивании каната, хотя я ни в коей мере не отрицаю значения этого весьма интеллектуального вида спорта в нашей многотрудной флотской жизни. Устала машина — машине нужна ревизия. Устали люди — людям нужен отдых. Прошу составить планы предупредительного ремонта вверенных вам заведований. Планы представить старпому к вечернему чаю.

Планово-предупредительный ремонт, иначе говоря ППР, — это уже было серьезно, и улыбаться сразу стало нечему, только Грохольский, у которого в лазарете лежал матрос в ожидании операции, все еще продолжал улыбаться, переживая свою промашку.

«Ну и ладно, — глядя на него, подумал Ковалев. — У медиков каждый из нас может попасть в ППР. — Он еще не знал, что медикам предстояла работа намного серьезнее той, которую отводил себе на стоянке командир БЧ-5 капитан третьего ранга Ведерников, ревизуя машины. — Пусть улыбается. Я тоже поулыбался бы, только что-то не улыбается мне».

— Есть вопрос, товарищ командир, — сказал вертолетчик Зазвонов. — Когда же наконец прикажете размяться?

Ковалев повернулся к нему, оглядел его смеющимися глазами.

— Как вы прекрасно загорели!

— Тут не то что загоришь, — пробурчал Зазвонов. — Тут скоро посинеешь от безделья.

— Вот когда посинеете, Зазвонов, от безделья разумеется, вот тогда и приходите ко мне. Вот тогда-то уж и поговорим. Старпом, не смею больше никого удерживать.

— Товарищи офицеры! — играя голосом, возвестил Бруснецов и, выдержав томительную паузу, кивком головы дал понять, что все свободны. Кое-кто вышел на открытый сигнальный мостик покурить, но большинство тотчас отправились на свои командные пункты: что бы там ни говорили, ППР — дело серьезное. Сейчас еще в случае чего можно было сказать: «Давно ППР не было», а после стоянки эти отговорки потеряют всякий смысл, и если бы кто сдуру и решил найти отговорку, потом долго бы ворочался во сне, ругая себя последними словами.

Грохольский тоже задержался на сигнальном мостике, но не для того, чтобы покурить — он не курил принципиально, — а в основном для того, чтобы улучить момент и доложить командиру о больном, но постоял, послушал, о чем говорили офицеры, и понял, что докладывать еще рановато, а следовало бы сперва разыскать этого шалопая Блинова и высказать тому все, что он, флагманский медик майор Грохольский, о нем думал — а думал он о Блинове в эти минуты много и нехорошо, — посоветоваться после той острастки, а потом уж и докладывать. Блинов, конечно, шалопай из шалопаев, но голова у него сидит крепко, к тому же он успел уже поработать у папеньки в клинике ординатором и скальпель, кажется, еще не разучился держать.

Грохольский спустился на шкафут внешним трапом. Он неожиданно разволновался, подумав, что упустил возможность возразить командиру. Он постоял возле шлюпки, зачехленной белым, выгоревшим на солнце брезентом, и сказал, обращаясь к самому себе, а может, и к этой выдраенной до неприличной чистоты шлюпке:

— Моральное утомление, товарищ командир, это не по моей части. За моральное утомление отвечает замполит. У него и власти побольше, и каюта пошире. А мне с шалопаем Блиновым и двумя санитарами за всем не уследить. Я, товарищ командир, можно сказать...

— Что я вижу! — послышался из-за спины Грохольского противно-гнусавый голос Блинова. Грохольский вздрогнул, но голову, как ему показалось, повернул величаво. — Мой дорогой и обожаемый начальник репетирует известную сцену из не менее известной пьесы товарища Чехова: «Дорогой и уважаемый шкап».

— Бросьте фиглярничать, Блинов, — обиженно сказал Грохольский. — Я вам не мальчик на побегушках, а флагманский медик. И я хотел бы знать, где вы шляетесь в то время, когда командир собирает на мостике совещание старших офицеров?

— Помилуйте, — нисколько не смущаясь начальствующего голоса Грохольского, сказал Блинов. — Окромя корабля, мне идти некуда.

— «Окромя, окромя», — передразнил Грохольский. — Где вы эту дрянь подцепили?