Ветры низких широт

Сокольников не заставил себя ждать, молча прочел радиограмму, перечитал еще раз, как бы стараясь понять, нет ли там тайного смысла — тайного смысла быть не могло, дед Ловцова был старый солдат, писать умел только грубо и зримо, словно бы рубил дрова. Сокольников сказал: «Н-да», потер подбородок ладонью, вернул наконец журнал командиру. Тот расписался, проставил время и передал его в свою очередь экспедитору. Точное время для «факта смерти», как говорилось в радиограмме, никакого значения уже не имело, но Ковалев не был бы Ковалевым, если бы не сделал этой пометки: точность — вежливость королей.

Они вышли на открытое крыло, подальше от любопытных ушей.

— Что они там, в базе, сдурели, что ли? — морщась, пробурчал Сокольников. — Могли бы подождать нашего возвращения.

— Тут, комиссар, такое дело, что не знаешь, что лучше: таить или не утаивать.

— Ловцова жаль. Всех в горе жаль, а Ловцова в особенности. У него и отец утонул, и мать вот теперь... Как бы не подкосился. Знаешь, мне уже страшно, я словно черный гарольд: сперва Вожаковым принес смерть на крыле, теперь вот Ловцову...

— Не смерть, — поправил его Ковалев, — а известие.

— Какое это имеет значение... Главное, что принес... Ладно, вот только с духом соберусь.

— Погоди собираться, — придержал Ковалев и положил ему на плечо руку, и Сокольников не отнял ее, и вахтенные сигнальщики стыдливо отвернулись, догадавшись, что у командира с замполитом произошло, как теперь принято говорить, что-то неформальное. — Горе сближает людей, и знаешь, что я подумал? Суханову надо быть поближе к морякам.

— Тут не знаешь, кого прежде пожалеть, а Суханов такой — он еще и дров наломает.

— Жалеть никого не надо, комиссар. Уважать — это я понимаю, а жалеть... Ты меня извини, но я этих сантиментов недолюбливаю.

Сокольников промолчал, отворил дверь в ходовую рубку и негромко приказал вахтенному офицеру: «Суханова на мостик».

Команде Суханова была объявлена готовность номер два: акустики не оставляли надежды — впрочем, эту надежду они и не могли оставить, в противном случае их служба превратилась бы в ничто — вступить в контакт с лодкой. Вахту стоял Ветошкин, и Суханов с ведома командира дивизиона старшего лейтенанта Дегтярева позволил себе расслабиться. Все бельишко и рубашки пропахли потом, надо было их хотя бы прополоскать. Суханов постоял перед умывальником, как перед жертвенной чашей, — всей пресной воды в бачке оставалось не более литра.

— Суханова на мостик.

«А собственно...» — подумал Суханов. Чтобы подняться на мостик, ему следовало пройти два коридора и одолеть три трапа, и пока он проделывал этот путь, методично прокручивал различные варианты, могущие вызвать неудовольствие командира. То, что это должно быть неудовольствие, Суханов не сомневался и настраивал себя держаться на мостике почтительно, но с достоинством. «Командиру не возражать, — наставлял он себя, предполагая серьезный втык. — С ответом не спешить, не тушеваться, плечи не опускать. Офицер в любой ситуации обязан быть собранным». Он не успел до конца составить инструкцию своего поведения у командира — заканчивался последний трап.

Первым он увидел на мостике не командира, а Сокольникова, и сердце, словно бы почувствовав беду, легонько заныло. «Что? — успел он спросить себя. — Кто?»

— Как служба, Суханов? — спросил из-за визира Ковалев.

— В норме, товарищ командир.

— В норме — это хорошо, — сказал, как бы между прочим, Ковалев. — Это хорошо, Суханов, когда служба приходит в норму. А как отношения с моряками?

— Понемногу налаживаются. По крайней мере, я теперь без опаски вхожу в кубрик.

Ковалев переглянулся с Сокольниковым: Суханов не придумывал себя, не ловчил, да ему и некогда было ловчить — между своими же словами он пытался думать: «Ну бей же, батя. Не бойся, я теперь выстою», и Ковалеву тоже расхотелось в разговоре с ним ходить вокруг да около.

— Получено радио, Суханов, — сказал он. — У Ловцова умерла мать.

Суханов недоверчиво поглядел на Ковалева, перевел взгляд на Сокольникова и не поверил:

— Не может быть. В тот раз он такое хорошее письмо получил от нее. Он мне показывал.

— Суханов, слушайте меня внимательно, — сказал Ковалев. — Горе лжи не приемлет. И много слов не надо. Слова должны быть честными, от души.

— Вы хотите, чтобы я?..

— К сожалению, Суханов, на нашу долю выпадают и печальные обязанности.

— Понял вас, товарищ командир.

— Без нас, без вас Ловцову будет очень плохо, — сказал Сокольников негромко, как бы стараясь не привлекать к себе внимание Суханова, но Суханов уже повернулся к нему.

— Понял, товарищ капитан третьего ранга.

— Запомните, Суханов, моряк в горе — золотой моряк.

— Понял, товарищ командир.