Ветры низких широт

— Отец рассказывал, что такие письма часто с фронта приходили, — будто бы к слову, вспомнил Суханов. — Солдата нет, а письма все идут. Дедушка мой тогда погиб, а бабушка все еще треугольнички получала. А теперь вот и с матерями стало так случаться. — Он помолчал. — Я сейчас в душ смотаюсь, а потом в пост пойду. А ты располагайся у меня. Хочешь — полежи, хочешь — почитай. Книги найдешь на полке.

— А вы получили что-нибудь? — спросил Ловцов, как бы в благодарность за приглашение располагаться в каюте.

Суханов покачал головой:

— Нет. Впрочем, получил из дома. И те, как говорится, и не те.

— Может, еще напишут, — предположил Ловцов: ему опять захотелось, чтобы Суханов получил именно те письма, которые ждал.

— Те письма, Ловцов, наверное, будут писать всю жизнь. — Суханов собрался уходить. — А может, расстараешься кипяточком? — спросил он. — После душа мы с тобой знатный соорудили бы чаек.

— Сделаем, товарищ лейтенант.

Пока Суханов мылся в душе, а потом ходил в пост сказать мичману, что подменит немного позже, его в каюте поджидали уже и Рогов с Силаковым, на столе в глубоких тарелках лежали ломти хлеба свежей выпечки и брусок янтарного масла, который уже слезился после холодильника со всех боков. Сахар тоже лежал в такой же тарелке, только каемочка у нее была не голубенькая, а розовая.

— О! — сказал Суханов. — Да у нас тут целое чаепитие в Мытищах.

Рогов — видимо, он был создателем этого необычного натюрморта — сказал, обращаясь прежде всего к Суханову:

— Помянем чайком, товарищ лейтенант. Старики велели поминать. И друга проводим, чтоб вспоминал нас почаще и возвращался поскорее.

— Мужики, — сказал Суханов, садясь на свое лейтенантское место. — Давайте пообещаем Ловцову, что мы обязательно законтачим лодку. Пусть он правит тризну, не обращая на нас внимания, и пусть поскорее возвращается на «Гангут».

— Спасибо, товарищ лейтенант, — промолвил Ловцов, вставая, как это и полагалось бы сделать в настоящем застолье. — И вам, ребята, спасибо. Может, я чего и не так скажу, только я ведь тех слов не знаю, какие принято говорить в таких случаях. Когда отец утонул, так я тогда мал был. Даже не плакал, не знал, что надо плакать.

— А ты теперь поплачь, — сказал Рогов. — Поплачь, мы не осудим.

Ловцов вздохнул:

— Нет, мужики, не могу. На корабле не буду. Поплачу на могилке, если, конечно, слезы останутся, а то, может, все в себя уйдут, как тогда у мамы. Она ведь тоже не плакала на отцовской могиле, хотя и жалела его сильно. — И, обращаясь уже только к Суханову, попросил: — Назначьте временно на мое место Рогова, товарищ лейтенант. Он хоть и поворчит иногда на Силакова чего такое, так это не со зла. Я его знаю.

Не посоветовавшись с Ветошкиным, Суханову не хотелось ничего обещать Ловцову — Ветошкин все еще тяготел над ним, как дядька Савельич, и был явно обижен, что Суханов на свой страх и риск отпустил Ловцова на похороны матери, — но он понял, что моряки были хорошо осведомлены и Ловцов не зря завел разговор об этом в отсутствие Ветошкина, как бы предложив Суханову обрести наконец-то все права и обязанности командира группы. Суханов только минуту поколебался, впрочем, эти колебания со стороны можно было принять и за раздумья.

— Ну-к что ж, я не против Рогова. Только ты, Рогов, смотри, ребят обижать не смей. Так и порешим: если обидишь кого, считай, что обидел меня.

— Да нешто я... — сказал польщенный Рогов.

Суханов глянул на часы.

— Все, братцы-товарищи, пора и на вахту. Ловцов может быть сегодня свободен.

— Позвольте мне тоже заступить. На танкере за все отосплюсь, а тут вдруг мне повезет.

Они грустно задумались — рассчитывать в их деле на удачу было бы все равно что гадать на кофейной гуще: себя обмануть можно, супостата не проведешь, но чем черт не шутит, говаривали, бывало.

Суханов не сказал Ветошкину, что решил назначить командиром отделения на время отсутствия Ловцова старшего матроса Рогова — он все еще, даже не признаваясь себе, словно бы побаивался своего делового и хозяйственного мичмана, через руки которого за долгие годы прошел добрый десяток желторотых лейтенантов.

— А ты что? — встретил Ветошкин в посту Ловцова наигранно-веселым голосом. — Иди отдыхай, ты уже в отпуске числишься.

— Мне теперь не уснуть.

— Тогда вообще оставайся с нами, — уже серьезно сказал Ветошкин. — А вернемся в базу — съездишь на могилку.

Ловцов молча сел на свое место за «пианино» и надел наушники.

— Мичман, не мутите воду.

— Я никого не мучию, товарищ лейтенант, — словно бы даже обиделся Ветошкин, хотя глаза его затаенно-озорно поблескивали. — Нам трудно будет без него, ему трудно без нас, а останется — и сразу все придет в норму. А командир, — Ветошкин неопределенно махнул рукой, — поймет нас.

— Командир, может, поймет, — глухо сказал Суханов. — Я не понимаю вас. Идите мойтесь, пока вода есть в магистралях. На танкере, говорят, для нас сауну нагрели. Попытайте счастья у старпома — может, отпустит.

— Попытаемся, — опять неопределенно сказал Ветошкин.