Ветры низких широт

Командир находился на открытом крыле, Сокольников тоже еще не уходил с мостика, негромко обсуждали радио, полученное от командующего, в котором тот, в частности, писал: «Дальнейшее пребывание американских кораблей в заданном районе только подтверждает наши предположения о нахождении здесь их стратегической системы. Таким образом, можно считать, что первая часть задания вами выполнена. Приказываю: приступить к завершению выполнения задания в целом». В этом радио был заложен двоякий смысл, который можно было понимать и в буквальном значении, дескать, да, задание можно считать в первой части выполненным, но оно не будет рассматриваться выполненным, если...

— Словом, провожали с музыкой, — сказал Сокольников, — а встречать могут и без оной.

— Да не было музыки, комиссар, — возразил Ковалев.

— Ладно, — согласился Сокольников, — была музыка, не было музыки — не в этом дело. Главное — напрягай мы уже получили. И еще получим, если...

— БИП, командир, — сказал в микрофон Ковалев. — Доложите обстановку.

В БИПе уже не мешкали, видимо, на планшетах все было расставлено, как на шахматной доске, следовало только обдумать и сделать очередной ход.

— Цель номер одни — авианосец «Эйзенхауэр». Пеленг... Дистанция...

— Ну вот, — сказал Ковалев. — Мы поднимем вертолет. Они свои поднимут. Трескотни в небе получится много, а результатов — пшик. Наша концепция выжидания и есть действие. По крайней мере, полагаю, они там так считают, иначе не шлялись бы за нами, как шавки.

— У этих шавок...

— В том-то и дело, комиссар, — сказал Ковалев. — В том-то и дело, — повторил он, хотя нужды в этом не было.

Он уже начал замечать за собой одну неприятную особенность, что ему порой стало нравиться повторять одни и те же, в общем-то лишенные смысла, слова, чтобы только не говорить о главном. Он знал, что, какие бы решения ни принял, они будут выполняться неукоснительно — в этом как раз и заключался великий и трагический смысл военной службы, — но он же и понимал, что, когда его решения станут непонятны людям, они в них, в эти решения, а значит, и в него самого могут и не поверить, но сказать яснее — по его мнению, и так все было сказано яснее ясного, — просто ему не представлялось возможным. Оставалось только закричать: «Верьте мне, как я верю вам», но он никогда не позволил бы себе опуститься до этого.

Ковалев первым заметил Суханова и не стал ждать, когда тот доложится, спросил сам:

— Говорили с Ловцовым?

— Так точно, товарищ командир. Он парень мужественный.

— Ну понятно, — сказал Ковалев. — У вас что-то еще есть?

На ходовой мостик лейтенантам с мичманами, не говоря уже о старшинах с матросами, захаживать просто так не полагалось, сюда прежде всего вызывали, реже приглашали, но это уже больше относилось к старшим офицерам.

— Так с чем вы поднялись, Суханов? — уже нетерпеливо спросил Ковалев.

— Товарищ командир, ходатайствую о предоставлении внеочередного отпуска старшине первой статьи Ловцову с выездом на родину для похорон матери. — Фраза получилась длинная, и Суханов, произнося ее, постоянно думал, как бы чего из нее не упустить, чтобы не получилось смешно. — Комдив, командир боевой части и старпом не возражают.

Ковалев заинтересованно поглядел на Суханова, чуть заметно усмехнулся, подумав: «Ловкачи... Самим лень подняться — послали лейтенанта».

— Океан же вокруг нас, — удивленно сказал за командира Сокольников. — Мы ведь не имеем права заходить в иностранные порты.

— Погоди-ка, комиссар, — попридержал его Ковалев и подбодрил Суханова: — Ну-ка, ну-ка...

— Все очень просто, товарищ командир, — сказал Суханов, поняв, что раз уж заварил кашу, то и расхлебывать ее приходится самому. — В точке к нам подойдет танкер, который потом отправится в ближайший порт пополнять запас воды, может, еще чего там купит. (Суханов немного приободрился.) Оттуда наш консул должен переправить Ловцова на Родину. Ведь будем же мы таким манером переправлять больного в госпиталь.

— В ваших рассуждениях есть резон, — сказал Ковалев. — Только, к сожалению, Ловцов все равно не успеет на похороны.

— В народе говорят: если на похороны не успел, так хоть на свежей могилке постоял.

Теперь уже заинтриговался Сокольников.

— Вам-то откуда знать, Суханов?

— Да ведь я рязанский, товарищ капитан третьего ранга. У меня и бабушка еще жива. Она много чего такого знает.

— Ну, привет бабушке, — сказал Ковалев. — Правьте службу, Суханов, а мы тут с комиссаром покумекаем, как лучше претворить в жизнь вашу идею. — Суханов уже было повернулся, но командир задержал его: — Допустим, мы отпустим его, но у вас сразу на одного акустика станет меньше.

— Я это тоже продумал, товарищ командир. В курсантскую пору на практике, да и на тренажерах, я много часов провел за этим «пианино». Да и мичман у нас классный акустик. И техник неплохо работает. Выйдем из положения, товарищ командир. Я вам обещаю.

Взгляд у Ковалева стал колючим, и Суханову показалось, что сейчас тот скажет: «Нет». Это слово принадлежало бы небожителю, и идти дальше стало бы некуда, но Ковалев неожиданно сказал таким же колючим голосом: