Ветры низких широт

А в это время Суханов, так и не поймавший такси, расстроенный и потный, прыгая через две ступени, сбежал по каменной лестнице на Минную стенку. Еще на верхней площадке среди прочих посудин он высмотрел командирский катер с «Гангута» и сразу ринулся к нему, спросив издали старшего катера, лейтенанта, сидевшего в кают-компании с ним за одним столом:

— Кого ждешь?

— Командира...

Суханов огорченно присвистнул: не было печали, так черти накачали. Следовало бы улизнуть в дежурку и там переждать какое-то время, а потом уже с любой оказией добираться на «Гангут», но Суханов не сообразил этого, да и соображать уже было некогда: газик выруливал на стенку. Из него выпрыгнул Ковалев, пожал Севке руку.

— Ну, сын, — сказал он ему, — сейчас ты меня провожаешь. Придет время — я спущусь сюда тебя проводить. А пока дуй пешочком. На машину не рассчитывай.

Понурясь, к Ковалеву подошел Суханов.

— Товарищ командир...

Ковалев не дослушал и широким жестом указал на катер:

— Прошу... — И обернулся к сыну: — Ты все уяснил, Всеволод?

— Так точно.

— Поцелуй мать за меня и скажи, что мы ее любим.

Ковалев ступил на борт катера, лейтенант рявкнул:«Смирно!» «Вольно», — сказал в ответ Ковалев, крючковые заняли свои места — один на носу, другой на корме; катер легонько скользнул от стенки — замечание старшине пошло впрок, и Ковалев одобрительно хмыкнул и указал Суханову глазами на салон: прошу.

Оставаться с глазу на глаз с командиром Суханову не то чтобы не хотелось, а просто было по-человечески страшновато, и он, словно молодой козленок, боднул головой:

— Позвольте, я уж здесь постою.

— Воля ваша, — сказал Ковалев и прошел в салон.

«Может, еще и пронесет, а? — с надеждой опросил себя Суханов. — А вдруг пронесет? — Он понюхал кустик полыни — запах был горький и тревожный. — Но я же не сказал ей самого главного... — ужаснулся Суханов. — Я не сказал ей...»

Первым на борту Суханову попался Ветошкин, кажется поджидавший его. Он видел, что Суханов прибыл вместе с командиром, и глаза у него, что называется, стали квадратными. Ветошкин спустился с Сухановым в каюту, только там спросил, испуганно косясь на дверь:

— Застукали? Ну, дела...

5

Сразу после возвращения на корабль Ковалев разобрал чемодан: форменные рубашки, белье, носовые платки, носки, мыло, одеколон — черт-те что! сущий парфюмерный магазин, — а на дне чемодана лежала их старая фотография: он еще в лейтенантских погонах, на руках у него Севка, впрочем, не Севка еще, а так, что-то несуразно маленькое, с вытаращенными глазенками, готовое вот-вот расплакаться, а рядом Томка, кажется счастливая, по крайней мере наивная и радостная, а у них в то время и угла-то своего не было, снимали не бог весть что за полсотни в месяц, зато он каждый вечер приходил домой, не считая вахт и редких выходов в море. «Какое это было прекрасное время, — подумал Ковалев. — И какие мы сами-то были прелестные в ту пору. Томка, кажется, тогда ни разу ни на что не пожаловалась... — Он призадумался. — Она и вообще-то не умеет жаловаться».

Ковалев сперва поставил фотографию на полочку, чтобы не каждый входящий мог заметить ее, а потом, сердясь на себя: «Что же, я их должен стесняться?» — поставил ее на стол перед собою. Он разложил все по шкафам и полочкам, всю парфюмерию отнес в ванную, только после этого вызвал рассыльного и приказал разыскать замполита, старпома и командира БЧ-5, который по техническим вопросам не подчинялся старпому, к тому же Ковалеву хотелось еще раз услышать от самого Ведерникова о готовности главных и вспомогательных механизмов и гребных валов к походу. Он уже было вызвал вестового, чтобы тот принес чаю покрепче — вопросов накопилось много, и сидение предстояло долгое, — но тут же передумал: «Все, голуби, домашняя житуха закончилась, начинается настоящая служба. — Ковалев потянул носом воздух и засмеялся: тут, в каюте, еще пахло свежим бельем и одеколоном, и запахи эти были почти домашние. — А все-таки по стакану свежего чайку не помешает. Посидим в последний раз по-домашнему». Он нажал кнопку, и тотчас появился вестовой, сияя новой форменкой и белыми холщовыми штанами.

— Что у вас за вид? — брезгливо спросил Ковалев, оглядывая вестового. — И куда это вы вырядились?

— Постирал все к походу, товарищ командир.

— Приведите себя в порядок, принесите четыре прибора, печенье и чай.

— Есть, — поспешно сказал вестовой, у которого и чай еще не был заварен, и теперь вот еще надо было смотаться в кубрик и переодеться в синюю робу — во время авральных работ командир не терпел на корабле праздности.

Улыбаясь как всегда, первым появился Сокольников — он жил по соседству.

— Так и сияешь весь. Неужто все выклянчил?

— Фирма веники не вяжет... Все уже на борту. Завтра проведем партийные и комсомольские собрания. Тебя прошу выступить в седьмой боевой части, чтобы особо с акустиками поговорить.

— Добро, — скупо сказал Ковалев.

Вторым пришел Бруснецов, этот прямо от двери, приняв стойку «смирно», доложил:

— Товарищ командир, корабль практически к походу готов.

— Проходи за стол — желанным гостем будешь. А что-то я не вижу нашего механика?