Бруснецов подвигался на стуле, но его опередил Сокольников.
— Товарищ командир, — сказал он своим немного приподнятым голосом, — с вашего позволения лейтенант Суханов пойдет на службу под мою личную ответственность.
Суханов даже вздрогнул от неожиданности, он все еще видел в Сокольникове своего противника, от которого хотя и ждал защиты, но в то же время и стыдился ее. «Не надо мне филантропии», — хотелось крикнуть ему, но на этот крик у него уже недоставало сил.
— Добро, — сказал Ковалев своим не терпящим возражения голосом, как о деле давно решенном. — Занимайтесь службой, лейтенант.
Суханов не помнил, сказал ли он что-то в ответ на слова командира или только сглотнул подступивший к горлу комок. Он не помнил и как вышел из салона, как спускался по трапу, очнулся только у себя в каюте с фуражкой в руке, видимо забыв надеть ее, уставился на свою фотографию на переборке. «А Наташа оказалась права, — подумал он, — не надо было оглядываться».
В семь ноль-ноль на борт «Гангута» поднялся командир бригады, его встречали Ковалев с Сокольниковым и Бруснецовым, дежурная и вахтенная службы, но в командирский салон прошли только двое: сам Ковалев и комбриг, который выслушал там рапорт о готовности «Гангута» к походу, приказал принять на борт вертолет и выводиться на внешний рейд, чтобы в девять ноль-ноль, как об этом и было условлено, начать движение. Тем же порядком комбрига проводили на катер. Ковалев приказал поднимать на борт катер с баркасом и заваливать трап. С этой минуты всякая связь с берегом прекращалась. А скоро появился и вертолет, треща и покачиваясь, он повисел легкой стрекозкой над площадкой на юте и ловко опустился на все свои три колеса, словно вцепился лапами в палубу. Пока механики закатывали вертолет в ангар, на мостик поднялся человек в мешковатом светлом комбинезоне, поискал глазами старшего и, поняв, что старший тут Ковалев, представился:
— Командир вертолета капитан Зазвонов.
— Старпом, устройте летчиков. И хорошенько накормите. — Ковалев повернулся к Зазвонову, щурясь, оглядел его, как бы прикидывая, на что тот способен. — Устроитесь, заправитесь — и сразу же на мостик. Уточним план работы на сегодня.
Дежурная служба базы дала «Гангуту» «добро» выводиться на внешний рейд. Ветер был тихий, хотя на восходе заметно синело и оттуда наваливалась гряда облаков, поблескивая на солнце молочными краями.
Ковалев побаивался, что из-под этой гряды может налететь прижимной ветер и повалить «Гангут» на дамбу, и, чтобы избежать этого, сам взялся за микрофон:
— Боцман, пошел шпиль.
На баке загрохотала якорь-цепь, волоча по стальной палубе свои пудовые звенья, и потянула за собою корабль. Он только мгновение упирался, потом чуть заметно стронулся с места, хотя гребные валы еще стояли на нуле, и тогда Ковалев приказал:
— Вахтенный офицер, передайте в ПЭЖ (пост энергетики и живучести) — самый малый вперед. Лево пять.
На кораблях послышалась команда: «Стать к борту. Смирно!», к реям полетели сигналы «Желаю счастливого плаванья». Корабли прощались с «Гангутом».
«Гангут» миновал ворота и, заметно увеличив скорость, взял курс на Босфор. Суханов вышел на ют покурить. Город еще белел, но домов было уже не разобрать, и мыс с Аниным камнем слился в ровную береговую линию. Словом, что бы ни говорили, но берег — это всегда праздник, а море — будни, и эти будни наступили. Надежды стали сомнениями.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОМНЕНИЯ
Глава первая
В село Селиваново пришли только через неделю. Сперва забросили почту на одну точку, потом на другую и только тогда уж получили «добро» спуститься на юг. Та спешка, с которой их выпроваживали в поход, в море словно бы оказалась ненужной, но с приходом в Селиваново выяснилось, что там уже составился ОБК, который со дня на день направлялся с визитом на Кубу, и, собственно, они поджидали только «Гангут».
В Селиванове кроме наших кораблей на якорях еще стояли два американца — крейсер «Уэнрайт» и эсминец «Стимсон», к которым иногда присоединялся и фрегат «Эл Монтгомери», но он частенько исчезал, видимо являясь посыльным кораблем, хотя все американские корабли были оборудованы вертолетными площадками и вряд ли у них была нужда в посыльном корабле. Впрочем, скоро все выяснилось: выпустив за корму гидроакустическую станцию, «Эл Монтгомери» уходил слушать, не бродят ли где-нибудь здесь поблизости наши лодки, которые, скажем, мог привести за собой «Гангут». Хотя турецкие власти пропускали через проливы Босфор и Дарданеллы военные суда только
в светлое время суток, при этом подводные лодки должны были следовать только в надводном положении, и, естественно, что при таком порядке вещей любое проникновение наших кораблей в Средиземное море не составляло никакой военной тайны, американцы тем не менее усердно пахали ласковые средиземноморские волны, любовно воспетые еще древними эллинами.