Вячеслав Тихонов

«Должен сказать откровенно: поначалу, еще до съемочного процесса, меня мучили сомнения — дескать, вот еще один разведчик, которого мне надо было сыграть. И, может быть, мне так и не удалось бы настроить себя на «волну» Исаева, если ограничиться чтением только лишь «Семнадцати мгновений…», но, к своему счастью, я прочитал и «Пароль не нужен», и «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Не случайно я сказал «к счастью», — именно через них я увидел и услышал своего героя, и тогда Штирлиц легко стал его естественным продолжением. Я понял, какой силы характер у этого человека, отнюдь не супермена, а просто сильного духом человека, имеющего свои слабости, но умеющего подавлять их, умеющего собирать в железный кулак всю свою волю и силы в самые критические минуты.

Почти на три года я отключился от всего, ушел от других ролей, так как получил благодатный материал для работы. Естественно, я говорю сейчас не о результатах, не о том, что получилось в итоге этой работы, — здесь начинается «чужая земля», не моя актерская сфера, — я говорю лишь о тех ощущениях, о том профессиональном чувстве, которые я испытывал как актер в процессе этой работы. Нимало не преувеличивая, скажу, что до сих пор нахожусь в зоне обаяния этой личности, этого характера. И буду по-человечески счастлив, если сумел вынести на экран такого Исаева, каким я его увидел в себе. Меньше всего я задавался целью: сыграть еще одного разведчика, хотя такого рода деятельность — основная функция Исаева-Штирлица в «Семнадцати мгновениях…».

Как ни странно, но в роли я искал такие места, где Исаев не разведчик, где он как бы приоткрывается на миг, чтобы в следующую секунду снова оказаться на самом переднем крае войны. Мне хотелось понять и увидеть человека, поставленного психологически в невероятно сложные условия и вышедшего из них победителем. Я стремился развить и обозначить в Штирлице те начала, которые были заложены во Владимирове и Исаеве».

Изначально я планировал закончить главку о величайшем телесериале всех времен и народов анекдотами о Штирлице. Во-первых, потому, что с молодости коллекционирую народные байки и на сегодняшний день являюсь обладателем едва ли не самой большой коллекции анекдотов в стране. Их у меня несколько миллионов. В частности, о Штирлице — многим больше тысячи. Есть у меня и публикации в центральной печати исследовательского характера, посвященные этому особому виду устного народного творчества.

Потому — это уже во-вторых — я глубоко убежден в том, что отечественный анекдот всегда выполнял и сейчас выполняет весьма важную общественную страхующую функцию. Он как бы восстанавливает нормальный ход вещей, снимает идиотизм, дебильность и безудержную идеологическую эйфорию с явлений, событий, поступков — словом, со всей нашей горемычной жизни, как прошлой, так и настоящей.

В этом смысле все народные байки о Штирлице представляют собой всего лишь добродушное приземление любимца, вознесенного господствующей идеологией на высоты, недосягаемые здравому смыслу. Именно по этой второй причине я отказался от анекдотов. Мне сдается, что в этой книге я не вознес своего героя до тех самых заоблачных высот, а потому опускать его на грешную землю нет никакой надобности. Вячеслав Васильевич Тихонов всегда твердо по ней ходил, никогда не любовался собой и своим творчеством.

Поэтому под занавес последнего, «семнадцатого мгновения» я решил просто напомнить вам, дорогой читатель, отдельные фразы из великого фильма. Некоторые из них давно стали почти крылатыми. Давайте вспомним их вместе.

«Мюллер бессмертен, как бессмертен в этом мире сыск». Шелленберг.

«Нас всех губит отсутствие дерзости в перспективном видении проблем». Штирлиц.

«Штирлиц никогда не торопил события. Выдержка, считал он, оборотная сторона стремительности». Голос Копеляна за кадром.

«Ясность — это одна из форм полного тумана». Мюллер.

«— У меня есть коньяк. Хотите выпить?

— Спасибо. У меня тоже есть коньяк.

— Зато, вероятно, у вас нет салями.

— У меня есть салями.

— Значит, мы с вами хлебаем из одной тарелки». Штирлиц генералу, которого блестяще исполнил Николай Олимпиевич Гриценко.

«— Штирлиц, а вас я попрошу остаться. Еще на одну минуту. Где пастор Шлаг?

— Вот с этого и надо было начинать.

— Мне лучше знать, с чего начинать!» Мюллер — Штирлицу.

«Воистину: куришь американские сигареты — скажут, что продал родину». Шелленберг.

«Вы слишком много знаете. Вас будут хоронить с почестями после автомобильной катастрофы». Шелленберг — Штирлицу.

«— Если вас собьют — на войне все может быть, — вы обязаны сжечь это письмо еще до того, как успеете отстегнуть лямки парашюта.

— Я не смогу сжечь письмо до того, как отстегну лямки парашюта, оттого что меня будет тащить по земле. Но первое, что я сделаю, отстегнув лямки, так это сожгу письмо.

— Хорошо, согласимся на этот вариант». Вольф в блестящем исполнении Василия Ланового — летчику.

«Маленькая ложь рождает большое недоверие». Шелленберг.