Вязь (СИ)

Однако тот не слышал. И не боролся, не нападал, лишь прятался, сжигаемый заживо осуждением и ненавистью к себе. Плач заглох сам собой в дыхательных спазмах, смазался шумными всхлипами и кашлем. Что-то Исмаил пытался шептать — в этом потоке смутно угадывались имена родных. Но потом Верона перестала узнавать слова. Она поняла: Исмаил сквозь рыдания бормочет что-то на другом языке. И могло статься, на самой последней грани молчания он обратился к молитвам своего народа, но чем дальше лилась речь, тем спокойнее становился одержимый. Ведьма отступила, наблюдая за Исмаилом. Лишь теперь в груди разгоралось тревожное чувство опасности. Верона молчала, одними пальцами вычерчивая на предплечье защитные вязи.

Исмаил поднял голову и медленно выдохнул, сглатывая слезы. Он морщился, утирая лицо, будто необходимость прикасаться к горькой влаге была ему противна, будто это были не его собственные, а чужие слюна и слизь. А потом черные глаза открылись. Демон. Он смотрел на ведьму устало, недобро, но все же самодовольная и мрачная ухмылка дернула сухие, истерзанные губы:

— Наконец-то.

— Ты убил его? Мы должны проводить душу… Так нельзя, — замотала головой Верона, отступая на шаг.

— Ну, он больше не будет мне мешать, во всяком случае, — сощурился тот, кто не был Исмаилом. — Потом я смогу его сожрать. Медленно. Я это заслужил. Каждый заслужил свое… А тебе я в последний раз говорю, hablya{?}[(араб.) дура, идиотка.], отступись и дай мне уйти. Я тебя не трону — даже после того, что ты со мной пыталась сделать.

— Нет, не смей мучить! Я чувствую, что не врешь, но… Черный, — Верона зло усмехнулась, — я тебя заперла. Сделаешь со мной что-то? И не сможешь выбраться никогда, потому что моя магия, ведьминская, ты знаешь, живет дольше хозяина. Особенно проклятья.

— Ты так уверена, что она переживет меня? Меня? — ощерился демон. Он шмыгнул носом — вынужденно, конечно, но это сделало злобу смешной и больше похожей на обиду. — Эти люди тоже попытались меня связать. Даже если мне придется просидеть взаперти еще десяток-другой лет, найдется какой-нибудь идиот, который испортит все твои труды. Но скорее я буду пытать тебя, пока ты не раскаешься, — одержимый облизнул губы и медленно поднялся с места. — Вот только раскаиваться будет поздно.

Верона насупилась. Слова застряли в горле и, как ни давила их ведьма, не желали соскакивать с губ, кроме последних, самых наполненных эмоцией:

— А ты уверен, что не переживет? Иди к бесам, черный. Здесь моя земля. И вера сильнее моя!

Верона сорвалась с места, и последним аргументом стал хлопок двери собственной спальни. Сюда джинн зайти не мог, здесь все было окутано защитой, артефактами и энергетически сильными предметами. Здесь ведьма собиралась подумать, избавившись от испепеляющего черного взгляда.

Недолго Верона могла спасаться в тишине и одиночестве, оплакивая судьбу несчастного Исмаила и его родных. Пускай она и заперла демона, но не усмирила, и в своем новом теле тот метался по квартире из угла в угол, как зверь по клетке. Верона слышала, как после неудачных попыток выйти за дверь и вылезти в окно черный бьет стены и мебель, слышала охрипшие гортанные выкрики, одним набором звуков больше похожие на плевки. Полные ярости удары сыпались и на ее дверь. Но страшнее становилось, когда одержимый затихал. Иногда после этого молчания в глубине квартиры что-то падало и трескалось, а дегу носились по клетке и испуганно верещали. Но самые сильные чары не рвались, запах смерти не пробирался во владения ведьмы. Это значило, что демон не трогал живое, — по крайней мере, пока.

Решившись наконец выйти, Верона закуталась в кардиган длиной по самые пятки и ступила за порог. Не впервые ей приходилось иметь дело с чернью, отсюда и бесконечные средства безопасности: замки на своей двери, соль под порогом, ладан. В квартире царил хаос. На полу коридора валялись растоптанные черепки и украшения, сорванные с потолка и стен, битое стекло, нарочно разбросанное там, где его легче всего не заметить — и наступить. Обои были надорваны в нескольких местах, обнажая защитные знаки. На кухню заходить Верона и вовсе боялась — эта комната стала первой на пути гнева черного… Ведьма с горечью подняла истоптанные талисманы, сметая в сторону острые осколки. И все корила себя то за судьбу Исмаила, то за незваного гостя, то за опасности, которым подвергла домашних животных.

Вылив ярость, виновник беспорядка ушел в комнату, отведенную Исмаилу. Как назло, ее-то демон почти не тронул. Верона нашла его сидящим по-турецки на аккуратно застеленном еще с утра диване. Впервые лицо одержимого было спокойным и совершенно расслабленным, — а потому словно чужим. Верона застыла в проходе, решаясь. И все равно желание проведать любимцев пересилило страх и обиду.