Вихрь

— Внукам? Да знаете ли вы, чем будут заниматься ваши внуки? Да они стороной будут обходить вашу мельницу и эти места, а вы хотите, чтобы они еще работали на ней.

Ты, Элек Варью, все говорил и говорил, словно выступал с трибуны перед собравшимися на митинге людьми. Ты стал роботом, хоть и говорил с увлечением. Хорошо поучать других, когда над тобою беда не висит. И постепенно, чем жарче и больше ты говорил, тем меньше люди верили твоим словам, так как в них уже не было прежней убежденности, а ты все говорил и говорил, словно диктовал у себя в редакции передовую статью усталой секретарше Гизи, от которой неприятно пахнет потом.

Глава вторая

Анна Бойти ничего не боялась, кроме войны. Она смело брала голой рукой мышей, лягушек — и хоть бы что. Однако стоило ей лишь подумать о войне, как ее сразу же начинало лихорадить и трясти, хотя она и старалась унять эту дрожь. При воспоминании о войне перед ее мысленным взором вставала картина поздней осени с дождем, с грязью на дороге; ей казалось, что она снова видит солдат, военные машины и слышит стук подкованных сапог и грубых солдатских ботинок.

Будучи еще девочкой, она не раз видела мертвых, но они были совсем не такими, какими бывают убитые на войне. В мирной жизни люди умирали по-другому. Их она не боялась. А вот убитые на войне внушали ей страх.

На второй день после того, как фронт подошел к их дому, она увидела за мельницей двух повешенных. Они висели на тополе. Было это перед восходом солнца, было зябко, как бывает на рассвете. Ветер трепал на мертвых волосы. Сначала она не знала, что это за люди и кто их повесил. Позже узнала, что это были венгерские крестьяне, которые симпатизировали русским, а повесили их нилашисты. С тех пор эти повешенные часто вставали у нее перед глазами.

Не могла она забыть и трупы тех венгерских солдат, которых гитлеровские танки при паническом отступлении переехали и вдавили в землю, в грязь, в камни мостовой. С ней часто бывает: идет она куда-нибудь по улице, глядит прямо перед собой, и вдруг перед ней встает эта ужасная картина…

Война и свела ее с Элеком Варью. Она тогда была очень одинокой, так как полгода назад потеряла жениха — он погиб под бомбардировкой на железнодорожном вокзале в Дебрецене. Потом она встретила Элека, который вновь разбудил в ней любовь.

Я верила ему, и в этом моя беда. Я всегда и во всем верила ему, верила каждому его слову. У меня в голове даже мысли никогда не было, что он может меня ввести в заблуждение или обмануть. Да и почему я должна была думать об этом? Я любила его.

Ужасно!

Когда моего отца занесли в список кулаков, я не давала Элеку покоя. Для меня давно, кроме него, никто не существовал, никто, даже самые близкие подруги. Уж так бывает. Стоит только девушке выйти замуж, и она постепенно отдаляется от всех прежних подруг.

— Это несправедливо! — говорила я в тот вечер.

— Да, конечно. Но что толку все время это повторять?

— Я не могу не повторять!

— А что я могу поделать против закона? Я маленький человек, провинциальный журналист, а распоряжение сверху есть распоряжение сверху.

— Поезжай в область, в обком партии, и расскажи там, как несправедливо поступили они с моим отцом. Это же явная несправедливость.

— Ты хочешь, чтобы я поехал в область? Ведь меня сразу выгонят с работы!

— Не выгонят. Они обязаны внимательно выслушать тебя.

— Ну, хорошо, не выгонят, выслушают, а что толку? Это бесполезно.

— Исключат папу из списков кулаков.

В ответ на эти слова муж засмеялся, но, спохватившись, мягко сказал:

— Дорогая, милая ты моя, какая же ты у меня наивная!

У меня вот-вот слезы готовы были брызнуть из глаз. Я опустила голову, чтобы он не заметил, что я готова расплакаться.

Он нервно ходил взад и вперед по комнате, от окна до двери и обратно, по большому ковру, лежавшему у нас в столовой и прикрытому сверху полосатым холстом, чтобы ковер не пылился.

— Никуда они его не заберут! — Эти слова муж проговорил резким голосом, словно чем-то тяжелым ударил.

— А ты откуда знаешь? Ты же ни с кем не разговаривал!

— Не заберут!

— Ведь он же инвалид войны.

— Это сейчас не имеет никакого значения, это скорее повредит, чем поможет.

— Отец потерял ногу в Испании, под Добердо.

— И не под Добердо, а в Монте-Граппе. Сколько раз говорилось, должна бы знать.

— Все равно где — у него одна нога. Он инвалид войны.

— В список кулаков он попал из-за земельного участка.