Вихрь

— Дорогой товарищ Варью, вы об этом не мне говорите, а тем, кто его составил и прислал сюда, чтобы я его выполнял.

Служащий закрыл книгу и положил ее обратно на конторку. Старик подошел к столу, очки в проволочной оправе сползли ему на кончик носа. Он с сожалением посмотрел на меня и продолжал:

— Поймите же вы наконец, что я всего-навсего маленький винтик в громадной машине и я ничем не могу помочь вам. Я всего-навсего выполняю свои обязанности, за что и получаю жалованье. Я не могу заигрывать с посетителями. Это неприлично.

— Я… Я никак не могу согласиться с таким положением вещей.

— Никого не обрадует, когда его тестя заносят в список кулаков. Я бы на вашем месте тоже не радовался. Правда, мне лично такая опасность не грозит: за кладбищенской оградой никакие распоряжения и законы не имеют силы. Вам же, конечно, труднее и горше. — И старик развел руками. — Я вас прекрасно понимаю, дорогой товарищ Варью! Понимаю.

Я решил взять себя в руки. Я понял, что старик, служащий налогового отдела, не враг мне, а моего тестя он вообще любит и уважает.

— Я вовсе не собираюсь нарушать какой-то там закон или распоряжение, — сказал я старику. — Ни в коем случае не хочу этого, тем более не хочу поставить под удар вас, хорошего друга моего тестя. Но в такое время я не могу сидеть сложа руки, когда обижают моего родственника, который всегда был простым трудягой крестьянином.

— Все так оно и есть, как вы говорите.

— Я не хочу, чтобы в отношении его была совершена несправедливость, беззаконие!

— Об этом речи не было. — Старик сделал рукой жест, словно схватил револьвер. — Ни о каком беззаконии мы не говорили. Каждое распоряжение издается для того, чтобы его выполняли.

— Знаю, знаю. Я прекрасно понимаю, что вы на службе. Я и не пришел бы сюда, если бы не был убежден в вашей порядочности. Но вы же сами только что сказали, что мой тесть никогда не был эксплуататором.

— Да, говорил. И даже могу подтвердить это под судебной присягой.

— Следовательно, у нас с вами единое мнение. Теперь остается только выяснить: что же нам делать?

— Почему «нам»?

— Я понял так, что мы будем действовать вместе.

— Я ничего сделать не могу, — отрезал старик и начал нервно перекладывать лежавшие на столе бумаги.

— Ну совет-то вы можете дать?

Старик задумался, а потом сказал:

— Поезжайте в область и там поговорите. Идите прямо в обком партии. Вас-то уж там примут, выслушают. Или… знаете что, товарищ Варью? — Старик снял очки и уже веселым голосом добавил: — А… Вот что нужно сделать… Это самое лучшее…

— Для старика я сделаю все. Все, что могу. Он честный человек и достоин этого.

— Это верно, он самый исправный налогоплательщик во всем городе.

— Я не потому так говорю, что он отец моей жены.

Старик как-то хитровато спросил:

— Вы ведь редактор, не так ли?

— Да, редактор, вы же знаете. Именно поэтому мне и неприятна вся эта история.

— Знаете, что я вам скажу? В этом деле вашему тестю никто, кроме вас, помочь ничем не сможет.

— Я?

— Да, вы!

— Как? Каким образом?

— Дело очень простое. Напишите статью.

— Статью?

— Да, именно. Серьезную статью. Напишите, что в связи с выходом этого постановления творится много несправедливостей. Напишите, что его нужно несколько изменить, ибо в противном случае оно принесет много плохого. Вы, товарищ Варью, не подумайте, что дядюшка Бойти единственный пострадавший.

Сначала меня такая мысль ошеломила. Я не предполагал, что старик способен был додуматься до такого. Потом мне вдруг стало страшно. Страх пришел ко мне откуда-то из самого моего нутра, от позвоночника, затем холодком подполз к голове, сковал ноги. Не смея взглянуть на старика, я уставился в грязный, запачканный чернильными пятнами барьерчик.

— Я дам вам необходимые цифры по этому делу, не бойтесь. Вы от меня получите точные цифры. — Старик доверчиво наклонился ко мне: — Возможно, что там, в Пеште, и не знают вовсе, что здесь, в области, на местах, творится. Вполне возможно. Такое в истории уже не раз бывало.

— Нет, это невозможно.

— Почему невозможно?

— Я этого не могу сделать.

— Почему? Вы же редактор.

— Именно поэтому и не могу.

— Ни у кого нет такой возможности, как у вас. Ни у кого. Если подумать, то, возможно, вы единственный человек во всем городе, который что-то способен сделать, дорогой товарищ Варью. Ну, возьмем, например, меня. Кто я такой? Простой служащий, сидящий на зарплате, которому ее платят, когда он сделает свою работу. А если я не буду ее выполнять, меня просто уволят, и все. Но ведь вы редактор! У вас в руках газета! Слово! А что значит мое слово? Да ничего. Если бы я начал протестовать, то меня даже выслушать никто не захотел бы.

Старый служащий так разошелся, оказавшись во власти своей идеи, что даже не обратил внимания на мое несогласие и нерешительность. Остановился он и замолчал только тогда, когда задохнулся от возбуждения. По его лицу проскользнуло выражение стыда. Дрожащими руками он надел очки в металлической оправе.

— Вы говорите, что вы на это не согласны. Пожалуйста. Ваше дело. — Больше он на меня ни разу не посмотрел. — Вы редактор, вам виднее.