Вихрь

— У тех, кто командует всем, находясь в подземелье дворца, тоже есть душа. Они ведь тоже люди.

— Ну, опять о душах!

Теперь обитатели подвала слышали слова о том, что спасения надо ждать от тех, кто сейчас укрывается в подземелье дворца.

— У них ведь тоже есть семьи. Матери, дети, — проговорила уборщица.

— При чем тут семьи?! — разозлился полковник.

— Нет у них никакой души, и бога они не признают, — возразил кто-то.

— Они себя там неплохо чувствуют! — раздался голос из угла.

— Они там — как сыр в масле!..

— Как сыр в масле! Да у них там столько вина и палинки!

— Убежище у них что надо! Над головой тридцать метров земли!

И обитатели сырого подвала представили себе картину великолепного подземного замка-убежища. Все сразу оживились. Казалось, они обсуждали какой-то сказочный сон, увиденный сразу всеми.

— В Буде все сокровища хранятся.

— И женщины там есть. Самые красивые, — проговорила «гетера».

— Туда забрали и мой гобеленовый диван, — сказала какая-то дама.

— Говорят, там у них и музыканты есть, — сказал кто-то неуверенным голосом, видимо побаиваясь полковника.

— Как бы там ни было, — сказал старик с бородой, — но там есть человек, который всеми ими командует, и у него тоже есть душа.

— Хватит вам рассказывать эти сказки о душе! С ума сойти можно! — закричал председатель суда.

От этого крика нам почему-то живо представилось, что в подземном дворце взад и вперед нервно прохаживается мужчина в больших сапогах; он много пьет, чтобы хоть вином заглушить в себе проблески совести, так как никак не может освободиться от кровавых картин, свидетелем которых ему приходилось быть. Так казалось нам, измученным, голодным и больным обитателям подвала.

— Наверняка и у того человека есть совесть, только нужно ее пробудить, — вмешалась в разговор уборщица. — Давайте пойдем туда!

— Какая глупость! — воскликнул председатель суда.

Обитатели подвала будто только и дожидались призыва пойти в крепость. Все заволновались, зашумели.

Переписчик нот встал. Он приободрился, подтянулся, и все увидели, как он красив: белые зубы, длинная борода лежит на груди, глаза сверкают.

— Тогда пошли, люди! — крикнул он, обращаясь к нам. — Пошли все!

На улице уже начало темнеть, а в такое время, по обыкновению, затихала и артиллерийская канонада. И действительно, на улице царила абсолютная тишина. Такая тишина со времени осады города бывала редким и недолгим явлением, продолжавшимся лишь часок-другой. Гора Геллерт была озарена багряным отблеском заходящего солнца. В подвале остались только самые немощные. Даже полковник с судьей и те проводили нашу процессию до ворот…

Сначала мы спустились по улице Донати. Наш седовласый вожак посылал гонцов во все попадавшиеся нам по дороге убежища и подвалы с предложением присоединиться к нам. Большую активность при этом проявляла «гетера». Мы шли и пели, и, услышав наши голоса, из подвалов показывались бледные, изможденные люди. Наша процессия все росла.

Петь мы перестали только тогда, когда стали подниматься в крепость по изуродованной снарядами лестнице. Трудно было идти по ступеням и петь. Одолев подъем, мы снова запели и шли так до площади Венских ворот. Через развалины на улице Ури шли молча.

— Кто этот старик? — спрашивали только что приставшие к нам люди. — Кто такой этот красивый старик?

— Это непорочный человек, праведник, — ответил один из тех, кто играл в подвале в карты.

— Что значит непорочный? — послышались голоса со всех сторон.

— Очень хороший человек, — начала женщина, — каких больше нет.

— Он всем помогал в подвале, поэтому мы его и выбрали руководителем.

— Его не берут ни пули, ни болезни.

— Он ухаживал за тифозными и ходил за водой при самом сильном обстреле.

Какими только достоинствами мы не наделили старика, когда говорили о нем!

— Вот уже больше двух месяцев он почти ничего не ест, — сказала женщина с ребенком на руках.

Пока мы вышли на площадь Матьяша, старик из наших рассказов превратился чуть ли не в настоящего святого. На площади мы подвергли себя осмотру. Набралось нас несколько сот человек, и потому мы чувствовали себя силой. По пути мы несколько раз встречались, с гитлеровскими и венгерскими солдатами, но все они недоуменно уступали нам дорогу. Мы покорно шли за стариком, не имея ни малейшего представления о том, куда он нас ведет. Не знали мы и того, где находится вход в подземный дворец, о котором мы так много говорили. Когда мы шли по площади, кое-кто начал говорить о том, что нам следовало бы идти в тоннель. Мы вспомнили, что посреди тоннеля справа и слева действительно имелись загадочные двери…

Старик повел нас вниз. Мы снова запели. Поступь наша стала смелее и тверже. Когда мы спускались по широкой лестнице Рыбацкого бастиона, кто-то вдруг запел «Интернационал». Из толпы гимн подхватили несколько голосов, потом еще и еще. Казалось, что поют все. Однако не допели мы его и до середины, как послышались шикающие голоса. Несколько человек, испугавшись, сбежали из процессии.

— Ну, на эшафот идем! — воскликнул кто-то нервно.

— Ну а если и на эшафот?..