Вихри на перекрёстках

День был жаркий. Партизаны занимались кто чем: некоторые обтесывали бревна, другие носили на кухню воду. А Володя, сбросив гимнастерку и сорочку, подста­вил белые плечи солнцу. Деревяко сел рядом и начал рассказывать об их партизанском житье-бытье. Как бы между прочим, он посоветовал Володе держаться подальше от Зины и не показывать командиру, что хорошо знаком с Валей. Володя рассердился, стал доказывать, что хотя Деревяко и был его учителем, но рассуждает неправильно.

— Увидишь командира, сам все поймешь,— хмык­нул Деревяко.— Он не только смелый, но и очень суровый. Конечно, такими люди и должны быть во время войны, но я тебе по секрету скажу, что никому не нра­вятся его ухаживания за молодыми девчатами. Подо­жди, придет Микола, от него еще не то услышишь.

Их беседу нарушил топот конских копыт: по тропин­ке ехал командир. Он сразу заметил Володю, но резко дернул повод и проскакал мимо. Володя проводил Саблина взглядом до самой землянки.

— Да, красивый человек,— заметил он.

— Хотя и политрук, но до Сергеева ему далеко,— поморщился Деревяко.— Я однажды слышал, как он Зину ругал. Хоть ты уши затыкай!

— За что?

— Кто его знает. Она его боится, словно прислуга хозяина. Удивляюсь, как только решилась с тобой пого­ворить.

— Тише, вон и он... Идет сюда...

Шагов за двадцать до партизан Саблин остановился и крикнул:

— Боец! Ты что, на пляже?

— Володя мгновенно побелел, повернулся к Деревяко, шепнул: «Думал, вернусь на родную землю, хоть на солн­це погреюсь, а тут...»

— Ты слышишь?

— А кто вы такой, что запрещаете на солнце греться?

Деревяко нахмурился: теперь командир обвинит его: почему, мол, не сказал хлопцу, кто идет к ним.

А Саблин знал, что перед ним диверсант Бойкач, знал, из рассказов, и о его характере. Вот и хотел сразу ошеломить хлопца. Но получилась осечка, и, подойдя к Володе, он уже другим тоном сказал:

— А-а, новичок...

— Как видите, без бороды, — спокойно ответил юноша.

Саблин посмотрел на автомат, на гимнастерку, на пилотку со звездочкой.

— Откуда же вы?

— Товарищ командир,— Володя встал, взял гимна­стерку, начал одеваться,— думаю, вам известно, кто я и откуда.

— Если бы знал, не стал бы спрашивать.

— Я долго воевал здесь до вас, был ранен, лечился в госпитале.

— А-а, так ты Бойкач, один из лучших подрывни­ков? Сергеев только что рассказывал о тебе.

И Саблин хлопнул парня по плечу, оглядывая с голо­вы до ног. Видно, оценивал Володю, но не как боевого товарища, а как соперника. Володя почувствовал это.

Деревяко незаметно ушел,

— Ты куда собираешься? — спросил примирительно Саблин.— Давай посидим, расскажешь, как там, за ли­нией фронта.

— Тогда лучше в тенек. У вас теперь новые порядки: на солнце сидеть нельзя.

— Дисциплина, товарищ, нужна во всем,— много­значительно заметил Саблин.

— У партизана должна быть собственная, большая внутренняя дисциплина. Партизан в военное время — человек, который может одновременно быть и прокуро­ром, и следователем, и адвокатом, и исполнителем вы­несенного им же самим приговора. Нет статута, дающего партизану готовый рецепт на каждый случай жизни. Партизан должен сам хорошо ориентироваться в любых обстоятельствах и принимать правильные решения. В госпитале на эти темы было много разговоров. Так рассуждали мудрые, опытные командиры, и я с ними со­гласен.

— Ладно, не будем об этом. Садись. Лучше скажи, товарищ, чем ты хочешь теперь заниматься?

— Не понимаю вашего вопроса. Как это — чем? Тем, чем и прежде: диверсиями.

— Сергеев об этом говорил, но по дороге я подумал, что не совсем ладно получится с Миколой. Придется освобождать его от обязанностей командира.

— Почему? Разве нам не нужны другие диверсион­ные группы? Мне известно, что вы, как знаток подрыв­ного дела, решили готовить диверсантов.

— Но Сергеев подчеркнул, что ты хочешь именно в свою группу,— Саблин хитро глянул в глаза Володе.— Хотя... теперь тебе все равно.

— Почему?

— Девчат там больше нет.

— А я возьму.

— Знаешь, я считаю, что пока тебе лучше побыть в разведке. У нас разведчиков мало, да и те без опыта. Си­дим, как кроты, и где что делается, не знаем.

— Скажите, пожалуйста, за что такая немилость? Разведчиком я войну начинал, а потом изучил диверси­онное дело и считаю его более ценным и важным. Ведь подрывник одновременно и разведчик.

— Ты на меня не обижайся. Поживешь, пригля­дишься к ребятам, и тогда организуем тебе группу.

— Я не обижаюсь, но заявляю, что вернулся вое­вать. И приглядываться мне ни к чему: отлично знаю бо­лее половины людей.

— Ты, небось, голоден? Сейчас прикажу поджарить печеночки. Мне малость привезли.

Они вместе направились к кухне. «Что значит новый командир! Все стало по-иному. Печеночки... Хочешь быть на переднем рубеже, а он мешает. Или я его не по­нимаю, или он не понимает ни дьявола»,— думал Во­лодя.

Саблин был выше его ростом, кудрявый, светло-ру­сые волосы спадают на виски, нос прямой, с горбинкой, губы плотно сжаты. Все это придавало его лицу суро­вую мужественность. Только небольшие карие глаза из-под припухших век глядели затаенно-хитро и словно сверлили собеседника.