Виланд

«А между тем у нас пайка по карточкам позволяет разве что не помереть с голоду. Или он имел в виду, что к Рождеству нам дополнительно позволено получить четверть фунта масла и целых четыре яйца вместо одного? Витрины ломятся от красивых вещей и вкусностей, но купить, Виланд, ничего нельзя. Директор Штайнхофф проболтался, что все выставлено по приказу свыше, чтобы создать впечатление сытости и благополучия. Но перед кем? Перед теми, кто сейчас недоедает? Пишут, что эти нормы полностью соответствуют обычным потребностям здорового человека, пытаются нам доказать, что в этом есть плюсы, мол, оздоровление для переедающего народа. Национальная диета, сынок. Что ж, и от войны была бы польза, кабы все было так, да только шатаются люди от такого "оздоровления". Нас убеждают, что мы обойдемся недорогой войной, а тем временем, уж не знаю, слышал ты или нет, пару недель назад ввели продовольственные карточки и для домашней скотины. Придется Готфриду Шульцу отправить под нож его Марту, ибо с таким пайком молоко от нее будет негодное. Вот она, первая жертва войны в тылу, – корова Марта. Я уговариваю Готфрида повременить: свежее молоко очень нужно твоей матери. Готфрид пока согласен, потому как верит, что все должно быстро завершиться, – он читает в газетах, что, мол, Геринг заверяет: стоит нам захотеть, и мы сотрем англичан с лица земли одним мощным авианалетом, у нас есть на то и средства, и мощности, фюреру нужно сказать только слово. Но, видимо, велик наш фюрер в своем человеколюбии и к врагам в том числе. Молчит. Видать, не хочет использовать знаменитое превосходство. В доме сейчас совсем холодно, сынок, градусов семь. Угля нет, и достать его негде. Из-за этого закрыли главную библиотеку и большинство школ, а это первый признак военного ужаса, который нам еще только предстоит испытать, – у детей забирают возможность стать грамотными. Сами они пока еще не понимают, что уже приносят великую жертву. Дети войны – это страшно, сынок. Я таких видел, они безграмотные, но мудры голодом и животными инстинктами. Страшные люди впоследствии. Дай бог, все действительно быстро закончится и не успеют появиться такие новые люди. Немцы терпят, надеясь только на скорый и окончательный мир. Если их надежды на тот мир пойдут прахом, таким же прахом явится и их доверие правительству. Народ не дурак, понимает, на чьи плечи реально возлагаются все тяготы войны, и это уж точно не те плечи, которые заседают в министерствах и ставках… Ах да, моемся мы теперь раз в неделю, объединяемся с семьей Пиорковски: греем воду, разводим в ней мыло и купаемся по очереди, согласно жребию. Бедному Гансу уже второй раз не повезло, две субботы подряд ему выпало мыться последним. Да мы все понимаем, стараемся не соскабливать с себя всю грязь до последнего, да вода все равно к концу черная. Жаль Ганса, но что поделаешь, жребий на то и есть, а мы люди честные, как наш фюрер…»