Виланд

Я с остервенением смял письмо, не дочитав. Мировая война, которую он прошел, должна была закалить и ожесточить его, но вместо того сделала из него бесхребетного капитулянта. Только и может, что ныть. И он, и все остальные, на которых я то и дело натыкался в Мюнхене. Как будто у Германии был выбор – Англия и Франция отвергли мир, который им великодушно предлагался.

Открылась дверь, и в помещение ввалился краснощекий Карл. Он судорожно хлопал себя по бокам.

– Холодно, градусов шесть-семь минуса, – произнес он.

– Грейся, – ворчливо проговорил я, – угля у нас навалом.

Это была чистейшая правда, казармы в Дахау отапливались хорошо.

Несмотря ни на что, Рождество мы встречали весело. В честь праздника Гиммлер разрешил питейным заведениям работать всю ночь. «Мы вступаем в новый период германской истории, – трескуче вещало радио с ярко выраженным австрийским акцентом, – страна сплотилась как никогда, в высшей степени мы сильны в военном отношении, и наступающий год станет решающим. Победа будет за великой Германией!»

– Хоть союз с Союзом – самое неестественное, что можно было придумать, но за него стоит выпить. – Штенке был уже изрядно навеселе и покачивался, рискуя выплеснуть на меня свое пиво. – Впервые за долгое время Германии не надо драть жопу на два фронта, теперь спокойно прижмем лягушатников и томми.

– В воздухе, возможно, мы и правим бал, но на воде нам с англичанами сложно тягаться. Мировая война дала понять, что без выхода в Северную Атлантику нам придется туго. Если мы не заполучим базы на норвежском побережье, то нечего и думать, чтобы бодаться с островными обезьянами на воде. Нужно двигаться через Норвегию и Данию, – проговорил Франц.

– Через Бельгию и Голландию напрямую! Навстречу томми без трусливых петляний! – парировал Штенке заплетающимся языком. – На кой черт нам делать крюк через Норвегию? За Германию!

– За великую Германию! – раздались громогласные крики, и мы разом осушили свои кружки.

Быстро захмелев, я сел в углу и зачем-то снова полез в карман, там я нащупал тоненький конверт. Это было очередное письмо от отца, в нем он коротко сообщал о кончине матери.

После зимнего затишья наступила беспокойная весна. В Дахау вновь пошли транспорты с арестантами. В основном евреи. Следом за этим пришло распоряжение от Гиммлера, запрещающее освобождать их из лагерей. Лишь те из них, кто имел визу и мог покинуть Германию до конца апреля, могли рассчитывать на свободу, но таких было ничтожно мало, да и они не всегда могли доказать подлинность своих разрешений на выезд.

А между тем предсказания Франца сбылись – немецкие войска вошли в Данию и Норвегию. Судя по сообщениям в газетах, томми собирались первыми оккупировать Скандинавию и подмять под себя базы на местном побережье, а мы лишь сработали на опережение, чтобы превентивно защитить скандинавские порты: «В отсутствие какой-либо альтернативы великому германскому народу осталось принять вызов и защищать не только себя, но и тех, кто сам не способен противостоять угрозе с Запада. Англичане бесстыдно идут по трупам скандинавских народов к своей цели. У датчан и норвежцев осталась лишь одна надежда, и имя ей – Германия! Немцы защитят малые народы от английских преступников. Немецкое военное руководство выражает надежду, что Норвегия и Дания поймут всю необходимость наших действий, и в первую очередь пользу этих действий для самих же норвежцев и датчан. Мы вступаем в эти страны исключительно для обеспечения их же свободы и независимости…» Далее в газетном сообщении от правительства сообщалось, что датчанам и норвежцам уже направлен меморандум, в котором им предлагалось принять защиту. И если датчане оказались благоразумными, приняв меморандум в тот же день, то норвежцы сопротивлялись до июня.

Мы торжествовали.

– Нашим бомбардировщикам даже не пришлось вступать в игру. Один их рев заставил датчан согласиться.

– Да что там бомбардировщики! Король[92] приказал своей армии сложить оружие через пару часов после того, как наш первый солдат пересек их границу. У старика сохранился здравый смысл.

– Еще бы его брат мог этим похвастаться.