Виланд

«Весь Берлин бьется в экстазе, мальчик мой. Пожалуй, такого единения и восторга я и не припомню. Счастливые толпы заполонили улицы, все от мала до велика обнимаются и целуются, превознося военный гений фюрера. Гений! Истинный гений, что ж, таким история все прощает. В субботу, кажется, весь город встречал его после возвращения с фронта. Твоя старая тетка тоже была там, каюсь. Нас с Элизой затянуло в толпу и донесло прямиком до Бранденбургских ворот, возле которых состоялся торжественный парад. Уж ты знаешь свою тетку, дружок, знаешь, что я стараюсь быть в стороне от этого политического флера, но тут вынуждена признать: события ныне доказали, что нас ведет мудрый вождь. Германия сделала верный выбор. Ну а как у тебя дела, мой мальчик? По городу ходит много нехороших слухов касательно Дахау и других подобных мест – ты же понимаешь, что я с трепетом ловлю все касающееся лагерей, ибо твоя жизнь сейчас неразрывно связана с этим институтом, а ты самое дорогое, что есть у старой тетки, – но будь покоен, мой мальчик, я никогда не поверю в эти выдумки. Элиза заверила меня, что это не такие уж и страшные места, как о них сплетничают, наоборот, для заключенных там организованы неплохие условия, они могут и спортом заниматься на свежем воздухе, и отдохнуть после работы. В газетах пишут, что рацион у них как у охранников, и даже меню напечатали, я внимательно изучила, вполне себе, и пирожные по выходным…»

В письмо тетя Ильза вложила вырезку из воскресного «Фёлькишер Беобахтер» с фотографией: на фоне монументальных Бранденбургских ворот, увешанных флагами со свастикой, был запечатлен праздничный автомобильный кортеж. В первом ряду в черном «мерседесе» стоял Адольф Гитлер и приветствовал народ, который едва сдерживало оцепление.

Пока фотография переходила из рук в руки, я громко читал статью: «…Вступление Адольфа Гитлера в столицу рейха явилось грандиозным историческим символом. Фюрер сконцентрировал в себе сознание восьмидесяти миллионов и смело явил миру волю этих миллионов. Он выбил из нежизнеспособной системы Версаля один блок за другим и стал полноправным хозяином тех континентальных областей, из которых по воле Лондона и Парижа скоро должно было снизойти окончательное разрушение Германского рейха. Но шестое июля нынешнего года символизирует уничтожение всех деструктивных планов наших врагов. Эта дата навсегда останется в истории не только как дата возникновения нового европейского порядка, но как дата окончательного становления бессмертной национал-социалистической мысли о бесспорном величии немецкой нации. Той мудрой нации, которая сразу же постигла всю истину и справедливость этой борьбы…»

Когда я закончил, охранники зааплодировали.

Можно считать, что с войной было покончено, – теперь совершенно очевидно, что англичане будут вымаливать мир.

Слухи о скором окончании войны достигли даже ушей заключенных. Во время работ они тихо перешептывались, строя предположения, что это принесет лично им. Слухи, сплетни и порожденные ими надежды – единственное, что им оставалось.

Вскоре эти слухи подтвердились официальными сообщениями в газетах. Папа римский лично призвал противоборствующие стороны к миру, заявив, что готов выступить посредником, то же самое предложил и король Швеции.

– Не сегодня завтра англичане выбросят белый флаг, – предсказывал Штенке с явным сожалением.

Он не скрывал, что жаждал полного разгрома англичан, и тот факт, что немецкие войска так и не вступили на Британские острова, его печалил.

– Теперь все зависит от настроения фюрера, – авторитетно заявлял Карл, – согласится ли он на мир, или будем добивать островных обезьян.