Виланд

– Да, глупость. А как еще? Приходишь на указанную землю и видишь, что там нет кровавых монстров, а такие же люди. Но ты уже пришел к ним с оружием и сотворил непоправимое, и поэтому они в ужасе кричат: «Умрите!», отбиваясь в страхе. И тогда ты в ответ кричишь им: «Сами умрите!», побивая в том же страхе. И так по кругу. Вот это она и есть. Борьба человека с человеком. Бестолковая, беспричинная, которая только одними поводами погоняется и ложью кормится, которую временщики подстегивают по мере необходимости. Когда одну сторону ввели в искушение, а вторую в заблуждение, и стороны эти меряются тем, кто был больше облапошен. И всякая сторона винит другую в том, что та была больше одурачена и потому сейчас по глупости творит зло. Сколько раз француз воевал с русским? С тем самым русским, с которым пришлось брататься во Второй мировой? Сегодня противник, завтра союзник… Вот и вся наша история – бессмысленное и хаотичное перемещение туда-сюда границ через кровь и страдания. Знаешь ли хоть одну войну, которая бы имела смысл, сохраненный на века? Знаешь ли хоть один пакт или союз, заключение которого накрепко уберегало от противостояний в будущем? Вот российский император Александр I заключил союз с Францией – Тильзитский мир, а через пять лет Наполеон решил, что дружба с Россией уже ни к чему. Пять лет от пламенных признаний в дружбе до вероломного нападения – вот она, возня временщиков в чистом виде. Которые не умеют ни слово свое держать, ни договориться, ни хотения свои умерить, ни страхи побороть. Возня, стоившая жизни больше миллиона солдат. Тех солдат, которые действительно воевали, не задумываясь, за что…

– За что воюют? – наконец вышла из своего оцепенения Лидия.

– За что им это. А воюют всегда за Отечество. За что ж еще? Самое богоугодное дело, Лидия. Когда «за Отечество», тогда всё с доброго дозволения большей части нации, согласной принести себя в жертву. Это сильный морок, за богатства так не пойдет народ, за ресурсы так не пойдет. А за идею Отечества поползут даже в кровях своих. Но как мы вспоминаем, где границы того Отечества? По итогам какого-нибудь соглашения, союза, пакта, раздела, устройства, порядка, закрепленного подписью очередного протирателя трона… В то время как у противоположной стороны также всегда найдется подобная бумага. И ведь и то и другое – не филькина грамота, а правдивый документ. Ведь этих войн и союзов уже столько было, что скопилось итоговых бумаг тех столько… Если на каждую ссылаться, то человечеству можно уже и не жить. Где они, эти границы? Если взять карту мира и расчертить ее всеми границами, когда-либо существовавшими, то, сдается мне, она будет заштрихована так, как будто ребенок взял карандаш и бездумно закрасил всю землю. Так какой прок в этих мирных соглашениях, когда они нарушаются, едва успевают высохнуть чернила на них? Те, кто подписывает их, – несчастные люди, по существу, вынужденные всю жизнь изыскивать возможность, чтобы представить всякое свое действие благим или на крайний случай вынужденным. Это не так уж и просто, Лидия. Тяжело даже. Скрыть процессы, которые ведут к очередной войне. Вот тебе еще одна дурная линия того века, прошлого. Был Союз трех императоров: германского, австро-венгерского и российского. Он оформился в тысяча восемьсот семьдесят третьем году. Да. А еще через несколько лет оформилась новая группировка – Тройственный союз, тут уже сговорились Германия и Австро-Венгрия с Италией. Эти союзы прямо противоречили друг другу. По первому соглашению, если честно ему следовать, второе никак нельзя было допускать. Тогда вскоре в противовес Тройственному союзу создали Русско-французский союз, к французам потом присоединились англичане, а еще попозже было подписано и англо-русское соглашение. Круг замкнулся очередным союзом трех флагов, это Антанта, может, помнишь такую. Окончательное межевание государств перед Первой мировой войной. Лицемерные сдерживающие союзы приводят не просто к тому, что каждый народ начинает путаться, кого ему теперь надо возлюбить, а кого возненавидеть, но к чему-то поистине демоническому по степени своего кровопролития… И никого это никогда не смущало. Так, иногда кто-нибудь, чьи интересы нарушаются, завопит насчет того, что другие бесстыдно нарушили соглашение, но замолкает, когда сам делает ровно то же. А потому всякая война, в которой один может назвать себя победителем, а другой признать себя побежденным, – это зачаток нового военного конфликта, и он разгорится, как только побежденный наберется сил, чтобы пойти устранять якобы несправедливость. А после того устранения обещаем, клянемся веками помнить врага, не прощать ему. Но тут же простим, если того потребуют экономические интересы. Сначала скинем на врага две ядерные бомбы, а потом станем с ними крепкими торговыми партнерами. И ничего… Просто цена той ненависти – выгодная покупка нефти, инвестиции, налоговые льготы, займы, размещение баз… А главное – поддержка в новом военном конфликте. Старые недоразумения с легкостью забываются в прагматичных новых целях.