Виланд

– Как это? – Валентина несогласно покачала головой. – Разве не было в книге Гитлера прямо написано, что партия сделает все, чтобы обеспечить немецкий народ пространством, на котором пока «бездарно паразитируют низшие расы»? – Она вскинула руки и закавычила пальцами нужные слова. – Разве не были там описаны и планы касательно евреев? Он даже не пытался завуалировать свои мысли, не было никаких иносказаний. Уже на этих страницах он размышлял, кому дозволено рожать, а чье потомство следует уничтожать, уже тогда он пускал слюни на восточные земли. Его больной разум сразу явил себя во всей красе – безумец, убийца и узурпатор. Вот уж кого-кого, а Гитлера никак нельзя обвинить в неисполнении своих предвыборных обещаний. В этом смысле он был политической патологией, для народа изумительной и нестандартной. Ведь народ, и немецкий, и всякий, если говорить откровенно, привык к тем политикам, которые, знаешь, твердо следуют главному политическому псалму: «Приидите ко мне все страждущие и жаждущие, и я не сделаю ничего».

Лидия не сумела сдержать смешка, но перебивать не стала.

– Но он оказался уродом во всех смыслах и исполнил, что обещал. Он лжец лишь в том смысле, что заявил немцам, будто приведет их к новой жизни, но что нового он совершил? Кто уж больший борец за старое, чем он… Стремление к власти, преступления, совершенные на пути к этой власти, кровавые завоевания для ее укрепления, наплевательство на международные соглашения – что из этого не видела старая добрая Европа? Антисемитизм? Но вспомни Дрейфуса. Его дело показало, что в культурной Франции антисемитизм существовал, по сути, на уровне закона. Так что… Нет, нацистский фюрер не предложил ничего нового. Так чего было удивляться, когда он начал воплощать то, о чем объявил загодя?

Глухой удар вывел Лидию из оцепенения – птица ударила в оконное стекло, резко отпрянула и криво взмыла вверх, постепенно выравнивая свой стремительный полет. Лидия опустила голову и потерла переносицу, затем недоуменно посмотрела на Валентину.

– Раньше я была уверена, что ты не сторонник коллективной ответственности. Но я ошиблась. Ты считаешь нацию так же виновной в случившемся, как и ее правителей? Но как же все твои рассуждения об обстоятельствах, в которых оказались немцы…

Валентина поморщилась, качая головой. Лидии даже показалось, что в глазах ее промелькнуло некоторое разочарование.

– А кто же творец той ситуации, как не сам народ в том числе? Мы всё привыкли на своих правителей валить, а разве сами ни на что не влияем? От каждого по возможности и по способностям… Один промолчал, второй закрыл глаза, третий решил, что его это не касается, четвертый не стал вникать, а пятый выгоду в этом увидел, да и вовсе посодействовал… Ты как думала? За ту страшную войну каждый виновен. Каждый, кто попустил хоть единой мыслью.

Они с Лидией снова посмотрели друг на друга, но на этот раз Валентина не дала возможности Лидии произнести хоть что-то, она продолжила распутывать клубок собственных мыслей, очевидно, давно не дававший ей покоя.

– И вы, немцы, это теперь хорошо выучили. Вам было велено признать и раскаяться. Заслуженно! Но то, что поначалу вам показалось принудительным и позорным, стало вашим новым движением вперед. Мало кто из судей осознал это тогда. Вы открыто признали свои ошибки и до сих пор приносите извинения по всякому удобному случаю, преподаете историю своих ошибок детям, на страницах учебников рассказали о своих военных преступлениях в надежде, что те не повторят их. Признав ошибки прошлого на всех возможных уровнях, теперь вы можете говорить об этом свободно, не измываясь над историей. Поражение подарило вам редкий шанс повиниться легко и открыто, без внутренних распрей, и пользы в этом больше, чем тяжести, – иметь возможность раскаяться в своих ошибках и просить прощения за ту страшную глупость.

Лидия молчала, анализируя слова Валентины. Она никогда не копала с этой стороны, имея мнение о том времени, давно сложившееся и хорошо укладывавшееся в ее картину мира. Ту картину, которая позволяла жить не в разладе с собой, но с тем, что она могла принимать за некоторую гармонию и тем вполне удовлетворяться. Ее озадаченный взгляд застыл на лице Валентины, которого она даже не замечала сейчас. Та же интерпретировала ее взгляд по-своему.