Виланд

После принятия закона по всей стране прокатилась волна увольнений еврейских рабочих. Таблички «Евреям вход нежелателен» появились на всех витринах и кафе. Теперь вместо обычных паспортов им выдавали книжечки с большой буквой «J»[56] на обложке, чтобы полицейский мог сразу понять, кто перед ним.

В Дахау начали все чаще прибывать обладатели таких паспортов. Именно они вызывали у охранников чувство особой ненависти. Достаточно было одной искры, чтобы вся эта ненависть прорвалась наружу. И узники это чувствовали. Они беспрекословно выполняли всякое распоряжение охраны, чтобы не вызывать ее недовольство или гнев, тем не менее «случайных» смертей и расстрелов «при попытке к бегству» становилось все больше. Но отныне мюнхенская прокуратура не упорствовала в выяснении всех обстоятельств. Никому не было дела до того, что творилось за высоким забором Дахау.

Свое обещание я, конечно же, нарушил – спустя месяц, сумев в очередной раз вырваться в Мюнхен, я сразу же направился к Доре, по которой чертовски скучал. Я решил для себя, что больше не буду делать никаких попыток объясниться с ней, просто хотелось провести время с этой женщиной. Мне не составляло труда найти кого-то в Мюнхене, кто мог бы удовлетворить мои потребности, но меня уже тошнило от связей с потаскухами. Хотелось отмыться от этой грязи. Мне хотелось быть верным Доре. Я весь зудел от желания вновь почувствовать под собой свою чистую и благородную художницу, потрогать, поцеловать, сжать, испытывая чувства, а не бессознательно и рефлекторно проникать в очередное нутро, в которое был вхож всякий, имевший несколько лишних марок.

Дверь в квартиру на первом этаже была приоткрыта. Я в нерешительности остановился, мне хотелось проскользнуть незаметно. Стараясь ступать как можно тише, я двинулся к лестнице.

– Это за ближайшую неделю, в понедельник я заплачу вам за следующую.

– Премного благодарна, – подобострастно проскрипела фрау Штопик, – вашей невесте повезло с таким заботливым суженым.

– Я бы хотел, чтобы фройляйн Бергер не знала об этом. Пусть это останется между нами, фрау Штопик.

– Как вам будет угодно.

Я стремглав выскочил на улицу и отошел от подъезда. Следом за мной вышел высокий рыжеволосый мужчина. Он был полноват, но полноту эту удачно скрывала ладно скроенная одежда. Одет он был со вкусом, сразу видно, при деньгах. Он не обратил на меня никакого внимания и быстро прошел мимо.

Я взлетел наверх. Сердце колотилось. Горячая волна ненависти затмила разум. Омерзение и ярость раздирали меня. Я с трудом сдержался, чтобы не вынести дверь ударом ноги. Едва я постучал, как Дора тут же открыла. Легкая улыбка в мгновение съехала с ее лица. Я молчал, она пристально смотрела на меня, в глазах ее затаился испуг. Я знал, о чем она думает: столкнулся ли я с ее любовником, или же мы все-таки разминулись?

– Я его видел.

Дора едва заметно вздрогнула и молча кивнула, она и не думала отпираться.

– И сколько таких олухов платят за твое жилье? – с ядовитой презрительностью процедил я.

Она пожала плечами.

– Пятеро, может быть, шестеро.

Неожиданно ее лицо стало безразличным, испуг исчез так же быстро, как и появился, она устало смотрела сквозь меня, словно размышляла о чем-то давно терзавшем ее разум. В этот момент будто бы закончилась пьеса, главной героиней которой она была, и теперь Дора могла отдохнуть от лицедейства, отнимавшего много ее сил. Теперь она могла быть собой: усталой, безразличной и отстраненной.

Мне показалось, что у меня резко взлетела температура, жар внутри спалил последние остатки самообладания. Я закрыл глаза, пытаясь справиться с болезненной яростью, но она продолжала клокотать внутри, отчаянно ища выход. Кажется, я отшвырнул Дору к противоположной стене. Вот она стояла передо мной, и вот она уже лежит на полу. Я надеялся, что ей хватит ума не двигаться, но она вскинула голову и вызывающе посмотрела на меня. Я сделал несколько шагов вперед и опустил кулак на хрупкое лицо. Затем еще и еще, я бил ее по голове, по спине, по груди. Бил отчаянно, словно от этого зависела моя жизнь. Стена, окно, пол – все было забрызгано кровью, мои руки, рубашка, форма были в красных пятнах. Дора уже не шевелилась. Ее тело дергалось лишь от наносимых ударов.

Наконец я устало отступил назад и медленно осел на пол. Мне стало трудно дышать. Передо мной было кровавое месиво, которое вдруг заскулило по-собачьи. Ее душераздирающий скулеж сводил меня с ума. Я схватился за голову, пытаясь заглушить этот вой, но вместо этого взвыл сам. Задыхаясь, я рванул ворот рубашки. Нужно было выйти на воздух, нужно было сделать глубокий вдох, иначе это конец. Цепляясь за стену и оставляя на ней кровавые следы, я добрел до двери. Ступени казались мне непреодолимым препятствием, кажется, я упал, но затем встал и продолжил спускаться. На первом этаже я постучал в дверь. Ее быстро открыли. Судя по ужасу, который отразился на лице фрау Штопик, она увидела самого дьявола.

– Дора Бергер умерла, вызовите полицию.