Вильям Вильсон

В манере новоприбывшего, в нервном дрожании его пальца, который он держал на высоте моих глаз, было что-то такое, что страшно изумило меня; но мое волнение было вызвано не изумлением, а другим обстоятельством. В этих странных словах, произнесенных низким, свистящим голосом, было какое-то особенное значение и торжественность наставления. Кроме того, характер и тон этих простых, знакомых слогов, произнесенных таинственным шепотом, возбуждали в моей душе тысячи воспоминаний прошлых дней и пронизывали мою душу как бы электрической искрой. Но раньше, чем я мог придти в себя и собрать свои мысли, таинственный незнакомец исчез.

Хотя это происшествие и произвело сильное впечатление на мое расстроенное воображение, тем не менее, оно скоро улетучилось. Правда, в течение нескольких недель, я поочередно, то подвергал этот факт серьезному исследованию, то погружался в туман болезненных измышлений. Я не пытался опровергать существование странной личности, вмешивавшейся так настойчиво в мои дела и удручавшей меня своими услужливыми советами. Но кто такое, что такое представлял собою этот Вильсон? Откуда он явился? Какая была цель его появления? Я не мог ответить удовлетворительно ни на один из этих вопросов; – я только знал относительно него, что вследствие какого-то внезапного несчастья в его семье, он покинул школу доктора Брансби в тот же самый день, когда я бежал из него. По прошествии некоторого времени, я перестал об этом думать и все мое внимание было поглощено предполагаемым отъездом в Оксфорд. Там я достиг скоро возможности – благодаря честолюбивому расточительству моих родителей, позволившему мне вести дорогой образ жизни и предаваться столь приятной моему сердцу роскоши – соперничать в бросании денег с самыми богатыми наследниками великобританских графств.

При таких благоприятных условиях мой порочный характер стал проявляться все с большей и большей силой, и в безумном опьянении моих оргий я пренебрегал всеми обыденными правилами приличий.

Но я не буду останавливаться здесь на подробном описании моих беспутств. Достаточно сказать, что я превзошел Ирода в разврате и что, окрестив своим именем множество новых безумств, я сделал богатое добавление к длинному перечню пороков, царивших в то время в самом распущенном университете Европы.

Многим покажется невероятным, что я до такой степени утратил понятие о благородстве, что стал изучать самые низкие приемы профессионального игрока и, сделавшись адептом этого презренного занятия, пользовался им как средством для увеличения своих громадных доходов за счет слабохарактерных моих товарищей. А между тем это было так.

И самая чудовищность этого проступка против чувств собственного достоинства и чести была главною, а может быть и единственною причиною моей безнаказанности. Между моими товарищами не было ни одного, который не отверг бы скорей свидетельство своих чувств, чем заподозрил бы в таком поведении веселого, прямодушного, великодушного Вильяма Вильсона, самого благородного и щедрого из Оксфордских коллег; того, безумства которого, по словам его прихлебателей, были только безумствами юности и безграничной фантазии, заблуждения которого были неподражаемыми причудами, а самые черные пороки – безрассудными излишествами.

Я провел два года таким веселым образом, когда в университет поступил молодой человек, принадлежащий к свежеиспеченному дворянству, некто Глендиннинг – страшный богач, которому, как гласила молва, его богатство досталось без всякого труда. Я скоро пришел к заключению, что он был недалек и потому наметил его, как превосходную жертву для проявления моих талантов. Я стал его часто приглашать играть и старался с обыкновенной хитростью игрока давать ему выигрывать значительные суммы, чтобы завлечь его как можно лучше в мои сети. Наконец, когда мой план, совершенно созрел, я встретился с ним с окончательным намерением обыграть его у одного из наших товарищей м-ра Престона, нашего общего приятеля, но который, я должен отдать ему эту справедливость, не имел ни малейшего подозрения о моем намерении. Чтобы придать моему замыслу более приличный вид, я позаботился пригласить общество из восьми, или десяти лиц, а также и о том, чтобы предложение карточной игры явилось совершенно случайным и исходило бы от лица того, кого я имел намерение обыграть. Чтобы не распространяться более об этом позорном предприятии, скажу только, что я не пренебрег ни одною из низких подлостей, так часто практикующихся в подобных случаях, что остается только удивляться, как до сих пор находятся такие дураки, которые попадаются в эти ловушки.

Было очень поздно, когда я начал действовать таким образом, чтобы иметь своим партнером только одного Глендиннинга.

Мы играли в мою любимую игру – экарте. Все остальное общество, заинтересованное грандиозными размерами, которые принимала наша игра, бросило свои карты и столпилось вокруг нас.