Вильям Вильсон

Наш новоиспеченный аристократ, которого я очень искусно сильно подпоил в начале вечера, сдавал и играл особенно нервным образом, что хотя и не вполне, но до некоторой степени объяснялось его опьянением.

В течение небольшого промежутка времени он задолжал мне крупную сумму, и затем, выпив залпом стакан портвейна, сделал то, что я заранее предвидел, а именно предложил удвоить ставку, достигавшую и тогда уже больших размеров. Постаравшись очень искусно сделать вид, что я против этого, я согласился на его предложение только тогда, когда мой повторный отказ вызвал с его стороны по моему адресу такие резкие слова, благодаря которым мое согласие имело вид желания сделать ему назло. Результат получился такой, какого я и ожидал: моя добыча запуталась окончательно в расставленных для нее сетях – менее чем час его долг учетверился.

Уже с некоторого времени я заметил, что лицо его утратило краску, которая была вызвана выпитым вином: а в данный момент я с удивлением увидел, что оно страшно побледнело. Я говорю «с удивлением», так как я собрал о Глендиннинге точные сведения, на основании которых я считал его настолько богатым, что проигранные им суммы не могли, как я предполагал, серьезно беспокоить и так сильно взволновать его.

Самое простое объяснение, которое естественно пришло мне в голову заключалось в том, что на него сильно подействовало выпитое им вино; и я скорее с целью сохранения моей репутации в глазах моих товарищей, чем желания показать свое бескорыстие, стал решительно настаивать на окончании игры, когда несколько слов произнесенных стоящими вблизи меня, и восклицание Глендиннинга, выразившее полное отчаянье, дали мне понять, что я окончательно разорил его при условиях, сделавших его предметом общего сожаления.

Трудно сказать, как бы я решил поступить в данном случае. Печальное положение моей жертвы навеяло на всех замешательство и грусть – в течение нескольких минут царило полное молчание, во время которого, я чувствовал, как мое лицо пылает под презрительными и укоризненными взглядами, бросаемыми на меня моими еще не окончательно закоренелыми в пороке товарищами. И я должен сознаться, что с моей души моментально спала невыносимая тяжесть благодаря внезапному и странному обстоятельству, прервавшему это невыносимое для меня положение.

Тяжелые половинки дверей вдруг раскрылись настежь с такой силой и быстротой, что все свечи потухли сразу, как по волшебному мановению. Но при угасающем свете мне удалось заметить, что вошел какой-то незнакомец почти одного роста со мной, плотно закутанный в плащ. Когда наступил полный мрак, мы могли только чувствовать, что он находится среди нас. Но раньше, чем кто-либо из нас пришел в себя от удивления, которое произвело на нас это неожиданное вторжение, мы услышали голос непрошенного гостя:

– Джентльмены, – сказал он очень тихим, но ясно различимым, хорошо мне знакомым голосом, проникавшим до мозга моих костей, – джентльмены, я не буду просить у вас извинения за мое поведение, потому что, поступая таким образом, я только исполняю мой долг. Вы без сомнения, не знаете настоящего нравственного облика лица, выигравшего огромную сумму в экарте у лорда Глендиннинга. Я хочу вам предложить очень легко исполнимое и верное средство для получения очень важных сведений по этому вопросу. Рассмотрите, пожалуйста, внимательно подкладку обшлага его левого рукава и те небольшие свертки, которые вы найдете в обширных карманах его вышитого халата.

В то время, когда он говорил, было так тихо, что был бы слышен шум от падения булавки на ковер. Когда он окончил свою речь, он исчез также быстро, как и появился. Как мне описать, что я чувствовал в эту минуту? Нужно ли объяснять, что я испытал весь ужас человека, на котором лежит пятно проклятия. Но мне некогда было размышлять о своем положении. Несколько рук ближе стоявших лиц грубо схватили меня, в то время как другие зажигали свечи. Меня стали обыскивать. В подкладке рукава нашли все главные фигуры экарте, а в карманах моего халата несколько колод карт совершенно таких же, какими мы играли в нашем кружке, с тою разницею, что мои были подобраны, то есть края фигур были незаметно выгнуты по поперечной стороне, а края простых карт – по длине. Благодаря этому расположению обыгрываемая жертва режет обыкновенно колоду по долевой линии, вследствие чего неизменно дает фигуру в руки противнику, между тем как шулер, режущий колоду поперек, дает своей жертве только простую карту.

Буря возмущения и гнева не оскорбила бы меня так сильно, как это презрительное молчание и саркастическое спокойствие, с которыми была встречена эта находка.