Вильсон Мякинная голова

— Все у насъ теперь улажено какъ слдуетъ. Онъ уже отправился на мсто съ своимъ секундантомъ врачемъ и братомъ. Я договорился объ условіяхъ со Вильсономъ… Онъ, какъ разъ секундантъ графа. Каждому изъ васъ предоставляется по три выстрла.

— И прекрасно. Хорошо свтитъ мсяцъ?

— Какъ нельзя лучше. Теперь почти такъ же свтло какъ днемъ. Для разстоянія въ двадцать три шага нельзя и требовать ничего лучшаго. Втра нтъ, воздухъ не колышется; немножко жарко, но зато полное затишье!

— Превосходно. Лучше этого нельзя даже и пожелать. Кстати Пемброкъ, прочитайте-ка вотъ это и засвидтельствуйте вашей подписью.

Пемброкъ прочелъ и засвидтельствовалъ завщаніе судьи, а затмъ горячо пожалъ старику руку и сказалъ:

— Вы хорошо сдлали, Іоркъ, но я напередъ зналъ, что вы поступите именно такимъ образомъ. Вы не могли же оставить этого бднягу безъ всякихъ средствъ къ существованію и непріученнаго ни къ какому занятію, способному дать кусокъ хлба. Это значило бы осудить его на врную гибель, а я былъ убжденъ что вы ни подъ какимъ видомъ этого не сдлаете, если не ради вашего племянника, то во всякомъ случа ради его отца.

— Дйствительно я не могу подвергнуть Тома заслуженной строгой кар. Я вынужденъ его простить ради его отца, родного моего брата Перси. Вы знаете вдь, какъ былъ мн дорогъ Перси. Замтьте себ однако, что это должно оставаться въ тайн отъ Тома, если я не буду сегодня ночью убитъ.

— Понимаю. Я не скажу объ этомъ ровнехонько ничего.

Положивъ завщаніе въ ящикъ письменнаго столъ, судья отправился со своимъ пріятелемъ на мсто поединка. Черезъ минуту посл того какъ они ушли изъ дому, завщаніе было уже въ рукахъ Тома. Отчаяніе, которымъ онъ до тхъ поръ терзался, мигомъ разсялось и въ самочувствіи молодого человка произошелъ рзкій переворотъ. Положивъ завщаніе тщательно на мсто, Томъ широко раскрылъ ротъ и трижды махнулъ шляпой надъ своей головой въ подражаніе тремъ громкимъ ура, причемъ, однако, изъ его устъ не вылетло никакого звука. Онъ принялся въ радужномъ возбужденіи бесдовать съ самимъ собою, отъ времени до времени прерывая эту безмолвную бесду столь же безмолвными ура.

Томъ говорилъ себ самому: «Счастье повернулось ко мн опять лицомъ и на этотъ разъ я ни за что не выпущу его уже изъ рукъ. Судья вновь назначилъ меня своимъ наслдникомъ и я постараюсь не подавать ему больше повода уничтожать завщаніе. Зачмъ подвергать себя такому страшному риску? Я не стану играть въ карты и не буду больше пьянствовать, потому что… ну, хоть потому, что не стану больше ходить туда, гд можно нарваться на подобную непріятность. Это надежный и притомъ единственный возможный для меня образъ дйствій. Мн бы слдовало подумать объ этомъ заране, но, впрочемъ, тогда не представлялось такой необходимости въ подобныхъ размышленіяхъ. Теперь для меня шутки плохія. Если мн не повезетъ въ карты, въ случа, еслибъ я вздумалъ взять ихъ теперь въ руки, я оказался бы совсмъ пропащимъ человкомъ. Нтъ, я ни за что не соглашусь подвергать себя подобному риску. Я совсмъ было утопалъ и неожиданно оказался на суш! Сегодня вечеромъ еще я старалея уврить себя, что старикъ согласится меня простить безъ особенныхъ хлопотъ съ моей стороны, но такой счастливый исходъ казался мн съ каждымъ часомъ сомнительне. Между тмъ оказывается, что старикашка сдлалъ уже это. Если онъ разскажетъ мн самъ, я, разумется, его поблагодарю, въ противномъ же случа съ моей стороны лучше всего прикинуться, будто я ровнехонько ничего не знаю и держать языкъ за зубами. Положимъ, что мн хотлось бы разсказать обо всемъ этомъ Вильсону-Мякинной Голов, но всетаки надо прежде хорошенько обдумать. Пожалуй, что и тутъ врне будетъ промолчать.