Вильсон Мякинная голова

— Назадъ тому десять дней я сказала себ самой, что не протяну больше такого же числа недль, до того я была измучена непосильной тяжелой работой и безпощадными ударами кнута. Сердце у меня замирало и я чувствовала себя совсмъ несчастной. Мн сдлалось совершенно безразлично жить или умереть. Пожалуй, даже, что такая жизнь, которую я должна была вести, представлялась мн хуже смерти. Понятное, — когда человкъ придетъ въ такое расположеніе духа, въ какомъ я находилась, тогда ему все равно, что пьяному: море по колно. Вмст со мною работала на плантаціи маленькая двчонка-негритянка, примрно, такъ лтъ десяти. Она, бдняжка, все льнула ко мн, потому, значитъ, что у нея не была матери. Я полюбила ее и она полюбила меня. Ей какъ-то случилось принести съ собой на работу ломоть поджаренаго хлба. Вотъ она и вздумала передать хлбъ потихоньку мн, обкрадывая такимъ образомъ себя самое. Ей было извстно, что надсмотрщикъ держитъ меня впроголодь. Онъ изловилъ ее, однако, съ поличнымъ и ударилъ прямо по спин бамбуковой тростью, которая будетъ такой же толщины, какъ палка у половой щетки. Бдняжка взвизгнула, упала на земь и начала кататься и биться въ пыли, словно зашибленный паукъ. Я этого не могла вынести. Адскій огонь, которымъ горло мое сердце, вспыхнулъ сразу яркимъ пламенемъ. Я выхватила палку изъ рукъ надзирателя и създила его этой палкой такъ, что онъ сейчасъ же растянулся и самъ на земл. Ударъ пришелся ему по голов, а потому онъ сразу не могъ очухаться, а только стоналъ и ругался. Вс наши негры перепугались до смерти и собрались вокругъ него, чтобы ему помочь, а я сейчасъ же вскочила на лошадь надзирателя, бросилась въ кусты и помчалась къ рк такъ шибко, какъ только могли нести меня конскія ноги. Я знала, что со мной сдлаютъ, если удастся меня изловить. Какъ только надсмотрщикъ поправится, онъ сейчасъ же начнетъ мучить меня на работ такъ, чтобы я непремнно умерла отъ изнуренія силъ. Если хозяинъ пожалетъ затраченныхъ на меня денегъ и не позволитъ меня уморить, то меня продадутъ еще дальше внизъ по теченію рки, что окажется еще того не легче. Вотъ я и ршилась утопиться, чтобы избавиться такимъ образомъ отъ всхъ дальнйшихъ непріятностей. Минутки черезъ дв я добжала до рки. Начинало уже смеркаться, но я всетаки увидла привязанный къ берегу челнокъ и разсудила, что мн нтъ надобности топиться, если удастся въ немъ уплыть. Привязавъ лошадь къ одному изъ бревенъ, лежавшихъ на берегу, я услась въ челнокъ и поплыла внизъ по теченію, стараясь держаться какъ можно ближе къ береговой круч и моля Бога о томъ, чтобы какъ можно скоре стемнло совсмъ. У меня имлось большое разстояніе впередъ, сравнительно съ людьми, которыхъ отправятъ за мной въ погоню, потому что хозяйскій домъ находился верстахъ въ пяти отъ рки и туда можно было послать съ извстіемъ о моемъ побг только какого-нибудь негра на одномъ изъ рабочихъ муловъ, ну, а негры, понятное дло, торопиться не станутъ и сдлаютъ все, что отъ нихъ зависитъ, для того, чтобы я могла убжать подальше. Прежде чмъ кому-нибудь удастся побывать въ господскомъ дом и вернуться оттуда обратно, наступитъ уже темная ночь, когда нельзя будетъ идти по конскому слду. До самаго утра не удастся въ точности узнать, куда именно я двалась, да и потомъ негры постараются отвести блыхъ отъ настоящаго слда и наврутъ имъ предварительно съ три короба. Наконецъ настала ночь. Я все еще продолжала грести внизъ по теченію и подвигалась довольно проворно, стараясь держаться вдоль берега. Потрудившись такимъ образомъ часа два, я ршила, что мн не зачмъ себя больше мучить, а потому перестала грести и, выплывъ немножко ближе къ середин, гд теченіе было всего сильне, предоставила ему самому вести меня дальше внизъ. Тмъ временемъ я старалась придумать, какъ именно надо поступить въ случа, если окажется возможнымъ обойтись безъ того, чтобъ броситься въ воду. По моему разсчету, было уже больше полуночи и я находилась верстахъ въ двадцати или двадцати пяти отъ своей плантаціи, когда я увидла огни парохода, причалившаго къ отмели, такъ какъ поблизости не имлось ни городской, ни лсной пристани. Вскор мн удалось различить вырзавшіяся на звздномъ неб очертанія трубъ и капитанскаго мостика. Узнавъ ихъ, я такъ обрадовалась, что готова была, казалось, выпрыгнуть изъ кожи вонъ и не знала, какъ благодарить Господа Бога. Это былъ какъ разъ «Великій Моголъ», на которомъ я служила восемь лтъ старшей горничной, плавая каждый лтній сезонъ на участк между Цинцинати и Новымъ Орлеаномъ. Я потихоньку проплыла мимо парохода и вижу, что оттуда меня не замтили: по крайней мр, никто даже не пошевельнулся. Услышавъ стукъ молотковъ въ машинномъ отдленіи, я сейчасъ сообразила, отчего пароходъ остановился. Въ машин произошла какая-нибудь поломка. Немного пониже мста, гд причалилъ пароходъ, я сама сошла на берегъ и оттолкнула челнокъ, чтобы онъ поплылъ дальше внизъ по теченію, а сама пошла вверхъ къ пароходу. Съ него была спущена на берегъ сходня… Я преспокойно взошла по ней на бортъ. Погода стояла очень жаркая, а потому матросы лежали, растянувшись на носовой части палубы, и спали крпкимъ сномъ. Помощникъ капитана, Джимъ Бангсъ, сидлъ на складномъ табурет на канитанскомъ мостик и спалъ, потому что онъ всегда такимъ именно образомъ стоитъ на вахт вмсто капитана. Старикъ боцманъ, Билли Гатъ, кивалъ головой ему за компанію. Все это были старые мои друзья и пріятели и, очутившись у нихъ, я сразу же успокоилась и сказала себ самой: «Пусть-ка теперь хозяинъ плантаціи явится сюда и попробуетъ меня взять. Ему зададутъ такую трепку, что онъ и своихъ не узнаетъ». Пробираясь между спавшими, я поднялась на мостикъ, прошла въ кормовую часть парохода, въ каюту для дежурныхъ горничныхъ, прислуживающихъ въ дамскомъ отдленіи, и услась въ то самое кресло, въ которомъ сидла, мн кажется, сотню милліоновъ разъ. Естественно, что я почувствовала себя тамъ совсмъ какъ дома.