Они вышли такъ тихо изъ дому, что никто не обратилъ на нихъ вниманія и не пошелъ за ними слдомъ. Томъ вздрагивалъ каждый разъ, когда какой-либо запоздавшій гуляка проходилъ слишкомъ близко отъ нихъ по улиц. Ему казалось при этомъ, будто онъ чувствуетъ, какъ холодная сталь вонзается въ его спину. Рокси шла за нимъ по пятамъ, такъ, чтобы имть возможность въ любую минуту выполнить свою угрозу. Пройдя версты съ полторы, они вышли, наконецъ, на обширный пустырь, за которымъ тянулась пристань. Тамъ не было въ эту минуту ни единой живой души. Мать и сынъ разстались другъ съ другомъ на пристани въ ночномъ мрак, подъ проливнымъ дождемъ.
Шлепая по грязи, на обратномъ пути домой, Томъ все время томился грустными мыслями и проектами самаго дикаго свойства. Измучившись этимъ, онъ сказалъ подъ конецъ самому себ: «Для меня нтъ никакого другого выхода. Я долженъ выполнить ея предписаніе, но съ однимъ лишь маленькимъ измненіемъ. Я не стану просить у стараго скряги денегъ и такимъ образомъ губить самого себя. Я просто-на-просто украду у него сколько мн нужно».
ГЛАВА XIX
«Не многое лишь переносится нами трудне, чмъ скучная надодливость отъ называемыхъ хорошихъ примровъ.»
«Полная одинаковость образа мыслей у всхъ людей вообще, не улучшила бы условія земного нашего существованія. Безъ разногласія въ мнніяхъ не было бы даже и конскихъ скачекъ».
Даусонова пристань спокойно доканчивала сезонъ скучнаго бездйствія и терпливо ждала теперь поединка. Графъ Луиджи ждалъ его тоже, но, по слухамъ, начиналъ уже выходить изъ терпнія. Въ воскресенье онъ настоялъ на передач вызова бывшему судь Дрисколлю. Вильсонъ передалъ этотъ вызовъ, но судья объявилъ, что не намренъ сразиться съ убійцей «именно на пол чести», добавилъ онъ многозначительнымъ тономъ.
Какъ-либо иначе онъ, рузумется, сразиться не прочь. Тщетно пытался Вильсонъ убдить старика, что еслибъ онъ самъ присутствовалъ при разсказ Анджело объ учиненномъ имъ убійств, то не усмотрлъ бы въ факт убійства ничего позорнаго для Луиджи. Упрямый старикъ не хотлъ его даже и слушать.
Вильсонъ вернулся къ посылавшему его графу сообщить о полнйшей неудач возложеннаго на него порученія. Луиджи страшно разсердился и спрашивалъ, какимъ образомъ могло случиться, что такой почтенный, пожилой джентльмэнъ, какъ судья Дрисколль, несомннно обладавшій далеко не дюжиннымъ умомъ, могъ придавать розсказнямъ своего шелопая-племянника больше значенія, чмъ серьезнйшимъ увреніямъ Вильсона. Мякинная Голова въ отвтъ на это расхохотался и объяснилъ:
— Тутъ нтъ ничего страннаго и сверхъ-естественнаго. Я для судьи просто-на-просто хорошій знакомый, а племянникъ служитъ для него игрушкой и замняетъ ему собственнаго ребенка. У судьи и покойной его жены никогда не было дтей. Имъ обоимъ ниспослано было такое сокровище уже подъ старость. Надо принять во вниманіе, что родительскіе инстинкты, неудовлетворенные въ теченіе двадцати пяти или тридцати лтъ, неизбжно приходятъ въ состояніе перевозбужденія. Доведенные почти до невмняемости, инстинкты эти требуютъ удовлетворенія и довольствуются тмъ, что попадетъ имъ тогда подъ руку. Чувство вкуса оказывается у нихъ атрофированнымъ на столько, что они не могутъ отличить рыбнаго отъ мясного. Если у молодыхъ супруговъ родится дьяволенокъ, то отецъ и мать сравнительно скоро узнаютъ въ немъ бса, но дьяволъ, усыновленный пожилою четой, кажется ей ангеломъ и остается для нея таковымъ, несмотря на безсовстнйшія свои адскія продлки. Именно по этой причин Томъ и представляется своему старику-дяд ангеломъ. Судья влюбленъ въ него до безумія или, лучше сказать, до невмняемости. Я не хочу утверждать, чтобъ Томъ могъ уврить своего дядю во всемъ, въ чемъ ему заблагоразсудится, но всетаки для него оказывается во многихъ случаяхъ возможнымъ то, что для другихъ было бы совершенно немыслимымъ. Особенно охотно склоненъ судья увлекаться тми изъ воззрній своего племянника, на основаніи которыхъ создаются или же разрушаются собственныя его стариковскія симпатіи или же антипатіи. Вы оба нравились старику, тогда какъ Томъ, напротивъ того, васъ возненавидлъ. Это оказалось достаточнымъ для того, чтобъ у престарлаго судьи возникло противъ васъ предубжденія. Самая старая, испытанная дружба должна неизбжно погибнуть, если одинъ изъ такихъ любимчиковъ, усыновленныхъ на закат жизни, швырнетъ въ эту дружбу камешкомъ.
— Какое курьезное философское разсужденіе! — замтилъ Луиджи.