Вильсон Мякинная голова

Перси Дрисколль спалъ сномъ праведника въ ту ночь, когда такъ великодушно спасъ домашнихъ своихъ рабовъ отъ переселенія въ низовья Миссисипи, но злополучная Рокси все время не могла сомкнуть глазъ. Роксану охватывалъ глубокій ужасъ при мысли о томъ, что ея ребенокъ подростетъ, чего добраго, лишь для того, чтобъ быть проданнымъ на какую-нибудь изъ плантацій въ нижнемъ теченіи рки. Она чуть не помшалась отъ страха. Если ей и случалось на мгновеніе задремать и забыться, то въ слдующій за тмъ мигъ она проворно вскакивала и подбгала къ колыбельк своего мальчика, дабы убдиться, дйствительно ли онъ еще тамъ. Молодая женщина выхватывала тогда ребенка изъ люльки, прижимала его къ своему сердцу и принималась осыпать поцлуями. Въ страстныхъ порывахъ материнской любви она стовала и рыдала, приговаривая:

— Нтъ, это имъ не удастся, ни подъ какимъ видомъ не удастся! Бдная твоя мама скоре согласится тебя убить!

Какъ-то разъ, когда она укладывала своего малютку опять въ колыбель, другой ребенокъ пошевелился во сн и такимъ образомъ привлекъ на себя ея вниманіе. Роксана подошла къ нему и долго стояла передъ роскошной его кроваткой, разсуждая сама съ собой:

— Чмъ провинился бдный мой малютка, что ему не суждено быть такимъ же счастливымъ, какъ этому господскому дитяти? Мой мальчикъ не сдлалъ вдь ничего дурного. Господь Богъ былъ добръ къ теб, но отчего Онъ не пожелалъ быть также добръ и къ нему? Тебя вдь никто не можетъ продать на плантаціи внизъ по теченію рки. Я ненавижу твоего папашу, потому что онъ человкъ безсердечный, по крайней мр, для нашего брата, негровъ. Я ненавижу его и, кажется, готова была бы его убить! Она немножко помолчала и погрузилась въ глубокія думы, а затмъ снова разразилась громкими рыданіями и отошла отъ кроватки, заявляя себ самой:

— Да я сейчасъ же убью моего ребенка! Для него нтъ другого выхода. Если я его убью, то, по крайней мр, никто не продастъ его въ низовія плантаціи! Да, я сдлаю это сейчасъ же, безотлагательно! — Бдная мама убьетъ своего голубчика, чтобы избавить его отъ мученій.

Она прижала ребенка опять къ своей груди и, осыпая его ласками, продолжала:

— Мамаша сейчасъ же тебя убьетъ, такъ какъ безъ этого нельзя обойтись, но ты не думай, голубчикъ, чтобы она собиралась тебя покинуть. Нтъ, нтъ, не плачь, мой дорогой! Мамаша пойдетъ съ тобою. Она убьетъ также и себя, такъ что мы умремъ вмст! Да, голубчикъ, ты уйдешь отсюда вмст съ мамашей! Мы съ тобой оба бросимся въ рку и тогда ничто не будетъ ужь насъ больше тревожить. На томъ свт не станутъ вдь продавать несчастныхъ негровъ на плантаціи въ низовья Миссисипи.

Роксана направилась уже къ дверямъ, продолжая ласкать и убаюкивать своего ребенка, но внезапно остановилась на половин дороги. Вниманіе ея привлекло новое праздничное платье, изъ недорогаго, но замчательно пестраго ситца, фантастическій рисунокъ котораго сверкалъ даже при свт ночника яркими разноцвтными своими красками.

Она задумчиво и съ вожделніемъ поглядла на это платье.

— Я вдь ни разу еще его не надвала, — сказала она, — а между тмъ оно такое хорошенькое.

Рокси кивнула головой, какъ бы въ знакъ того, что одобряетъ мелькнувшую у нея мысль, и добавила:

— Нтъ, я не хочу, чтобъ меня вытащили изъ рки въ этой несчастной старой юбченк. Мало ли, сколько народу сбжится, вдь, смотрть на утопленницу!

Положивъ ребенка опять въ колыбельку, Роксана переодлась. Поглядвъ на себя въ зеркало, она сама изумилась своей красот и признала умстнымъ еще боле усовершенствовать погребальное свое убранство. Она сняла клтчатый носовой платокъ, которымъ голова ея была повязана, словно тюрбаномъ, и причесала роскошные свои шелковистые волосы такъ, какъ это принято у «блыхъ», украсила эту прическу бантиками изъ ленты ярко-краснаго цвта и вточкой отвратительнйшихъ искусственныхъ цвтовъ, затмъ накинула себ на плечи большой вязаный платокъ огненно краснаго цвта, долженствовавшій изображать собою мантилью. Въ такомъ нарядномъ костюм ей не стыдно было лечь въ могилу.

Роксана взяла опять своего ребенка на руки. Взоръ ея, остановившись при этомъ на несчастной коротенькой его рубашенк изъ небленаго полотна, невольно подмтивъ рзкій контрастъ между этою нищенскою рубашенкой и собственнымъ ея наряднымъ костюмомъ, сверкавшимъ адскою яркостью красокъ. Материнское сердце Роксаны смутилось и почувствовало себя пристыженнымъ.

— Нтъ, голубчикъ, твоя мамаша не возьметъ тебя на тотъ свтъ такимъ оборванцемъ. Ангелы должны восхищаться тобой не меньше, чмъ ею самой! Я не хочу, чтобъ имъ пришлось закрывать себ лицо руками, объясняя Давиду, Голіаsу и другимъ пророкамъ: «Ребенокъ этотъ слишкомъ плохо одтъ для здшнихъ мстъ!»

Съ этими словами она сняла съ своего мальчика рубашенку и одла на голенькаго мальчугана блоснжное длинное дтское платьице Томаса Бекета, обшитое широкими голубыми лентами и дорогими кружевами.

— Ну, вотъ, теперь и ты изготовился въ дорогу, — добавила она, усадивъ ребенка въ кресло и отойдя сама на нсколько шаговъ, чтобы полюбоваться малюткой. Глаза ея расширились отъ изумленія и восторга. Она захлопала въ ладоши и воскликнула: