Винни Ковальский - гнус частного сыска (СИ)

- Боже праведный! - вырвалось у Фримена. Его голова со светским пробором в красивых сединах поникла; он уставился на пряжки собственных туфель.

- Не этого я ждал, когда начал частное расследование.

- Я не подписываю перед клиентами обязательства, что результаты расследования окажутся приятными, - сказал Ковальский. Терзая в руках шапочку, Фримен взглянул на сыщика.

- Сколько с меня?

- Много ждать от служителя Петра не приходится, - Ковальский протянул епископу авторучку с позолоченным пером, - в этой-то стране. Семь фунтов, и мы в расчёте.

Как во сне, епископ выписал чек. Не в силах больше ни о чём говорить и даже думать, он попрощался с Ковальским и покинул квартиру.

Поляк стоял под дверью в передней, вслушиваясь в затихающие шаги Фримена на лестнице. Когда звук перестал быть различимым, он подошёл к спальне, приоткрыл дверь на дюйм и тихо сказал:

- Мой гость ушёл. Вы можете выйти.

Вернувшись в гостиную, Ковальский занял своё привычное место на оттоманке. Вслед за ним туда осторожной поступью вошёл стройный молодой человек в серой рубашке с закатанными рукавами и грязных молескиновых брюках. Его тёмные волосы, отраставшие после стрижки плохой машинкой, походили на затоптанный газон. Этот маскарад беглого каторжника не вязался с его лицом - тонким, одухотворённым лицом Джеффри Гринфильда.

- Присядьте, - пригласил Ковальский, но Гринфильд замешкался.

- Я испачкаю вам тут.

- Товар у вас?

- Разумеется.

Сняв с плеча брезентовую сумку, в каких рабочие носят инструменты, он извлёк оттуда предмет, обёрнутый в несколько слоёв бумаги. Бумага была сорвана, и на столике перед Ковальским очутился небольшой золотой потир. Он выглядел скромно в сравнении с роскошной церковной утварью эпохи барокко, но знаток сразу мог понять его ценность, усиленную тем, что почти всё средневековое золото в Англии ушло в переплавку при Оливере Кромвеле и уцелело очень немного. "Шестой век, самое позднее седьмой", - определил Ковальский.

- Во сколько вы его оцениваете? - нетерпеливо спросил Гринфильд. Ковальский приложил палец к губам, встал с оттоманки и закрыл дверь гостиной.

- Вы слишком громко разговариваете, дражайший.

Мокрый от пота Гринфильд расстегнул две пуговицы на рубашке. Нервы у него явно пошаливали.

- Что вы за него дадите? - полушёпотом повторил он. Ковальский смотрел на него ясными синими глазами Снежной королевы.

- Виселицу, душенька.

- Неудачный юмор, сэр, - позеленев, проговорил бывший священник. Улыбка сошла с лица Ковальского.

- Конечно, неудачный! Куда уж мне сравниться с вами! Это было остроумно - выстричь Крэмпу тонзуру маникюрными ножницами, чтобы его приняли за вас. На беду, у Крэмпа был тот же рост и цвет волос. Вы умно выбрали способ убийства, догадавшись, что от удушения черты лица исказятся, а жаркая погода довершит остальное. Должно быть, вы нашли предлог заставить Крэмпа порыться в секретере, чтобы он оставил на нём свои отпечатки пальцев, и как раз в этот момент накинули ему на шею петлю. Просто поразительно, как эта импровизация была продумана вами в течение каких-то полутора-двух часов, пока вы выясняли отношения с Крэмпом из-за чаши. Вы даже инсценировали взлом, а, чтобы окончательно всё запутать, оставили часть денег в ящике. Вот только с ножницами вы поступили глупо. Было бы лучше забрать их с собой и выбросить на свалку. Что делать, даже изобретательные преступники делают глупости.

У Гринфильда подкосились ноги, и он оперся о спинку дивана.

- Вы полицейский? - хрипло спросил он. Ковальский обмахивался китайским веером с павлинами.

- Разве я похож на полицейского?

- Тогда откуда вы всё знаете? Ах, вот оно что, - Гринфильда словно озарило пониманием. - Вы этот... частный детектив? Как в рассказах Честертона?

- Странно же повлиял на вас Честертон.

- Вы не можете сдать меня полиции, - дрожащим голосом сказал Гринфильд. - Я готов скинуть цену на чашу.

- Чашу полиция заберёт вместе с вами. Я уже позвонил в Скотланд-Ярд.

Гринфильд сделал шаг вперёд и повалился на колени, словно при обряде посвящения.

- Мистер Ковальский, - сбивчиво заговорил он, - вы же не отправите меня на смертную казнь? Моя жизнь в ваших руках. Неужели вам доставит удовольствие, если я умру? Подумайте о христианском милосердии!

Поляк глянул на него с ледяным презрением.

- С какой стати? Вы, наверное, много думали о христианском милосердии, когда душили Крэмпа поясом от сутаны?

- Вы дьявол, - упавшим голосом сказал бывший патер. Ковальский спокойно положил на столик веер и принялся раскуривать потухшую сигару.

- Я тот дьявол, который вылез у вас изнутри. Вы сами меня вызвали. Не понадобилось ни чёрной магии, ни психоанализа. Подумайте, какая исключительная перспектива вам предстоит - вы узнаете, что чувствовал Крэмп с петлёй на горле. Возможно, - Ковальский приподнял уголки рта, - у вас даже будет оргазм.

Он выдохнул в лицо Гринфильду сигарный дым. Тот судорожно закашлялся.

- Не верю я, что вы блюститель нравственности, - задыхаясь, прохрипел он, - на нравственность вам плевать. Можете объяснить, какой вам прок от моей смерти?

- Но вам-то не плевать?