Винни Ковальский - гнус частного сыска (СИ)

Гринфильд промолчал. Ковальский вынул изо рта сигару.

- Чему-то ведь вас учили в семинарии. Вы пытаетесь пронять меня рассуждениями о христианстве, но, кажется, забыли основной сюжет Евангелия - жертву. Сейчас в полицейском участке Дагенхема находится Стивен Мак-Лири, ваш дьякон. Он опознал труп Крэмпа как вас, догадываясь, что это не вы. Теперь ему грозит виселица за соучастие в убийстве. Мак-Лири несимпатичный человек, но вам известно, что к убийству Крэмпа он непричастен. Вы в силах его спасти.

Он взял Гринфильда за подбородок и посмотрел ему в глаза.

- Вам уготована лучшая роль, душа моя. Я же удовольствуюсь ролью второго плана.

- Какой? - загипнотизированно спросил Гринфильд.

- Понтия Пилата.

8.

Обитатели восточного квартала высунулись из окон, с любопытством наблюдая непривычную картину. В подъезд унылого пятиэтажного дома из бурого кирпича вошли два полицейских инспектора, за которыми следовал констебль, согнувшийся под тяжестью таинственного квадратного ящика, обёрнутого бумагой.

- Ваш Ковальский меня прямо разорил, - пожаловался сухощавый рыжеусый Мэлоун своему плотному румяному спутнику с добродушным лицом. Солгрейв (а это был, конечно, он) засмеялся.

- Незачем было дожидаться, пока он устроит пари. Если бы вы доверились ему с самого начала, не пришлось бы тратиться на виски.

- Можно подумать, вы доверялись ему с самого начала, - проворчал Мэлоун. Солгрейв вспомнил дело Виолы Харди и не стал спорить.

Винни Ковальский сам открыл дверь на звонок. По такому случаю он был почти одет и пренебрёг лишь пиджаком и галстуком; запонки и часы, однако, были при нём.

- Какой визит! - жовиально воскликнул он. - А это что - виски? Неужто вы решили выполнить свои обязательства?

- Только в этот раз, - сказал Мэлоун. - Джонс, поставьте, в конце концов, этот чёртов ящик на пол.

На помощь был призван Али, совместными усилиями ящик в конце концов вскрыли, и Ковальский великодушно предложил полицейским распить одну из бутылок. От этого предложения никто не мог отказаться. Хозяин провёл всех, включая констебля, в гостиную, и велел Али принести стаканы.

- Н-да, ну и дело, - сказал Мэлоун, вытаскивая из-под себя неудобную для него восточную подушку. - Мы сняли, как вы посоветовали, отпечатки пальцев с деревянного распятия и обложки требника в спальне, которые не трогал Крэмп. Всё подтвердилось. На очной ставке с Мак-Лири он уже не мог отпираться.

- Что будет с Мак-Лири? - спросил Ковальский. - Тюрьма за лжесвидетельство?

- Может быть, если присяжные не сочтут, что он добросовестно заблуждался. Всё-таки он знал Гринфильда меньше трёх месяцев, а тело было порядком попорчено.

Мэлоун глотнул виски и пристально поглядел на Ковальского.

- Не понимаю, - сказал он. - Я веду следствие по делу об убийстве, ко мне вламывается шут с подведёнными глазами и иностранным акцентом, который называет меня дусей и мон шером, и... Без вас это был бы висяк. Крэмп был бы похоронен под именем патера Гринфильда, а мы бы безуспешно искали живого Крэмпа. Как вам вообще пришла в голову идея, что убитый - не Гринфильд? Я вижу, вы заподозрили это с самого начала, но почему?

- Зовите это интуицией, если нравится, - благодушно сказал Ковальский, - хоть лично я в интуицию не верю. Тут сложилось несколько деталей - даже не деталей, а так, шероховатостей, которые вызвали у меня беспокойство. Меня не отпускали эти ножницы. Знаете, я мгновенно соединяю фрагменты в одно целое, и я обратил внимание, что труп был опознан фактически только по причёске. Вполне логично: если в саду, принадлежащем священнику, находят тело с тонзурой, то кем же быть покойному, как не священником? Притом, что в Англии большинство католических священников носят светские причёски, боясь провоцировать протестантов. Но именно у Джеффри Гринфильда был такой пунктик - он любил классический стиль, и все об этом знали. Одна-единственная броская примета, а как легко убеждает!

- Не забудьте, что его опознал дьякон, - сказал Мэлоун. - Почему вы усомнились в его показаниях?

- Всё дело в дате его рождения, которую я заметил в протоколе.

- Да вы издеваетесь просто, - сердито проговорил Мэлоун. Справа от него послышался мягкий смешок Солгрейва.

- Придётся вам привыкать к манерам моего приятеля. У него есть склонность говорить ребусами, но мысли за эти обычно стоят здравые.

- И не думаю издеваться, - ответил Ковальский. - 1891 год. Ему тридцать пять, а он всё ещё дьякон. Вероятно, в год его выпуска не хватало мест на приходах, и ему пришлось выбирать - либо рукоположение без прихода, либо остаться дьяконом. А жить на что-то ему было надо. Он, может быть, уже смирился, но тут его переводят в Дагенхем к священнику, который на восемь лет моложе его и с таким манифестом на голове. А вы бы на месте Мак-Лири не сочли его выскочкой?

- Полагаете, Мак-Лири ревновал? Но ведь Гринфильда всё равно бы повесили, если бы поймали?