Виноватых бьют

– Нет, ты подожди, – бесновался тот, – я тебе не всё рассказал. Ты вот подумай, пожалуйста. Тебя бы с этим сказочником познакомить – ты бы с ума, наверное, сошёл. Я вот ещё день-два, и всё – точно. Слышишь, чего ещё. Типа, всё просто по его этой философии. Живёт себе, понимаешь ли, человек. Хороший, предположим. Или ладно, плохой. Никаких хороших людей всё равно не бывает, – задумался Тайх и продолжил – Так вот живёт, предположим, человек, а тут – на! И нет человека. Ну, грохнули, как обычно.

– Как я, что ли?

– Да хоть как ты, какая вообще разница.

Синий карандаш по белой бумаге, и никакого белого уже, одно синее – небо синее, не видно за окном.

– Так вот, может быть, человек в таком случае, убивая другого, просто-напросто стремится стать… ну, – затянул, – человечнее, что ли. Человеком он стремится стать, вот и всё. Говорю, познакомить бы тебя, да не получится. Сказочник, одним словом.

Тайх сложил на столе ладони; горбатые косточки пальцев пытались прорваться сквозь сухую кожу. В руках человека – жизнь, забирай и пользуйся. Сжал, разжал и отпустил. Бумажный голубь с угловатой головой сидел рядом и не мог взлететь.

– А ты чего пришёл-то? – спросил Тайх.

– Да не знаю, – прикинулся Жарков.

Не стал спрашивать, где теперь искать таблетки, потому что голова – хоть разорвись, и сны эти проклятые. Спросил бы – не ответил. Не сказал бы Тайх, что обманывал. Обмануть мента – святое дело, да и не мент никакой этот Гоша. Пенталгин в капсулах, найдёшь в любой аптеке. А ты думал, Жора, я тебе наркоту что ли дам?

Простонала дверь, и сотрудница УФСИН в сером камуфляже сказала, что время. Жарков кивнул и поднялся.

– А я ему говорю такой, философу этому: ну давай, раз такая пьянка, я тебя грохну прямо здесь. Может быть, человеком стану. Чего ж теряться. Он мне что-то ответил, ну знаешь, умное-преумное. Я не запомнил и не понял особо. Но убивать – не стану, ладно уж.

Жарков попрощался. Просунул руку сквозь решётку. Руки – тёплые, жизнь живёт.

– Ты уж не обессудь, если что, – попросил Тайх, и смял голубя в одно большое бумажное ничто.

«Вы так красиво идёте», – сказала сотрудница УФСИН и улыбнулась.

Шёл он по узкому коридору следственного изолятора. Было ему почему-то очень плохо. Походка намекала, что не дойдёт до кабинета. Надо было вести допрос. Он сказал: «Не труби мне мозг», – и жулик во всём признался.

Потом шёл обратно. Видимо, уже не так красиво, потому что сотрудница не оценила его ровный уверенный шаг. Было чуть лучше, чем утром. А когда вышел, решил, что во всех этих закрытых пространствах, тюрьмах и сизо, до того ему комфортно, что не выходил бы.

Шёл по дороге – совсем некрасиво; стало безразлично и всё равно.

Потом возвращался домой. Купил в аптеке согревающую мазь. Спина опять раскричалась, бабья судорога. Пил чай с вафельным тортом, смотрел кино.

Снег старался идти красиво и уверенно, но ему никто ничего не сказал.

Стажёр

Жарков ходил в церковь, ставил свечку, просил. Наверное, стоило как-то иначе просить. Он особо не разбирался.

– Всему научишь, обо всём расскажешь, – приказал Савчук, не оставив права на ответную реплику.

В кабинет вошёл молодой совсем парнишка с выбритым кантиком. Подтянут, как струна, в руках кожаная папка, ботинки начищены, галстук.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – на одном дыхании, – меня к вам прикрепили. Сказали – слушаться, вникать потихоньку. Я после академии. Вот.

– М-да, – протянул Жарков. – Ну, садись. Чай-то будешь?

– Алексей, – протянул руку стажёр и достал коробку «Lipton». – С лимоном пойдёт? В пакетиках.

– Пойдёт, – одобрил Жарков.

Заварили. Стажёр аккуратно подносил ко рту чашку: лишь бы не нарушить уставную тишину. Гоша изучал новый материал, дав понять, что на разговоры не настроен, да и вообще – не особо рад.

– Георгий Фёдорыч, – пытался тот, – разрешите…

Поднял указательный палец: молчи и не мешай.

По факту никакого материала. Новоиспечённый наставник усердно рассматривал страницы личного дела вчерашнего курсанта.

– Значит, КМСник. Значит, бегаешь хорошо, – проговаривал Жарков, – ещё и отличник, награждён памятным знаком.

– Так точно, – подтверждал.

– Зря ты, Лёша, сюда.

– Никак нет, – возразил было, но Жарков не позволил:

– С твоими характеристиками не в ментовку надо. Шёл бы вон к прокурорским или в госбезопасность. У нас тут люди простые, самые обычные.

Посмотрел на молодого с известным сочувствием.

– Ничего тут хорошего нет. Иди, пока не поздно.

Стажёр никуда идти не собирался – и, набравшись смелости, предложил помощь. Может, опросить кого-то или что-нибудь там.

Лёха Степнов, будущий старший следователь, не верил своему счастью. Говорили, что Жарков лучший в отделе; по характеру – дерьмо, в работе – первый.

Невнятный служебный день. Уверенно колотил по клавиатуре. Жарков не мог сосредоточиться.

– Куришь?

– Нет.

– Кто бы сомневался.

– Надо – закурю, – ответил стажёр.

Как всегда без стука нырнул в кабинет какой-то очередной сотрудник.

– Здаров, – сказал с порога и тут же без объяснений вышел. Постучался, подождал, снова зашёл.