Виноватых бьют

Жарков послушно кивнул. Он бы сейчас на всё согласился. Душно стало. Рукава засучил. Потный свитер излучал живой телесный запах.

Живой.

Женщины скулили и просили прекратить. Не думали, что будет именно так. Особенно, ко-гда случился выстрел, и кровь… пожалуйста, просили, мы больше не хотим.

– Опыт показывает, – сказал кто-то, – если первым убивают мужчину, значит, убийца, скорее всего, женщина.

Скулить перестали.

– Нет, ни в коем случае, – запестрила девушка в зелёном, – я ни при чём.

– Пожалуйста, – взмолилась в красном, – только не меня.

Гоша кинул, что убийца, как правило, оправдывается первым.

– Либо всегда молчит, – добавил, уставившись на двух студентов с физмата.

– Я пытаюсь понять логику, – оправдался первый математик.

– Теория хаоса, – заметил второй, – гласит, что сложные системы зависимы от первоначальных условий.

– Ты имеешь в виду, что… – подхватил первый.

– Именно, – подтвердил второй, и никто не понял, о чём говорят студенты.

Все смотрели на возрастную женщину с аккуратной причёской: виски выбриты, чёлка до самого носа. Женщина часто, по-собачьи, дышала и, не выдержав больше, вдруг перестала и опустила голову к груди. Нос её в одно мгновение стал острым, а чёлка, показалось, седой.

– Вот именно, – подытожил один из математиков.

Снова появились мужчины в драповых пальто. Длинные и одинаковые, они стащили мёртвую на пол, взяли за руки (один за одну, второй за вторую) и вынесли туда, откуда пришли, откуда все пришли и куда не могли уйти сейчас. Когда открыли дверь, Жарков хотел броситься и спастись, но до сих происходящее казалось большой ошибкой, выдумкой, сном. И, как во сне, вырваться, ускориться, пошевелиться не получалось.

Тихо, тихо, тишина. Такой стала понятной, такой ощутимой, что можно было поднять руки (сдаюсь) и схватить её, в кулаки сжать и не отпускать, как единственную надежду, пока не просочится, не выльется, не превратится в очередной убийственный звук.

– Надо вызвать скорую, – проронила девушка в зелёном, а девушка в красном шепнула: «Не помогут».

– Не помогут, – подтвердил голос, видящий и слышащий – всё. – Я должен вас огорчить: убийца до сих пор на свободе.

Жарков следил за всем и каждым. Студенты не подавали признаков присутствия и монотонно смотрели в пол, будто там, на ровном плиточном покрытии, обнаружили спасительную формулу – и теперь могли решить это простое уравнение с одним неизвестным, и заявить уверенно, что убийца – он. Девушка в зелёном подняла руку, девушка в красном повторила, а шестой зашмыгал и достал носовой платок.

– Пожалуйста, – просила в зелёном, – а можно добровольно уйти?

– Да! Можно? – не сдавалась вторая.

– Увы, – прочеканил голос.

Затихли, поняли.

– Примером динамического хаоса может служить любое общество, – ожил задумчивый математик.

– Для хаоса важна чувствительность, – отметил второй студент, – чувствительность к начальным условиям.

– По-моему, нас пытаются заговорить, – предположил восьмой, и Жарков мысленно согласился. Он молчал и думал, что любое слово может быть использовано против него.

– Господа, – обратился ведущий, – время принимать решение. Пожалуйста, по порядку.

– Я думаю, это… это, я не знаю, я, честное слово, не знаю.

Следующая поддержала прежнюю и выбрала одного из студентов. Первый математик указал на второго, второй – на первого, его поддержал седьмой. Жарков молча кивнул.

Карлик выстрелил всего раз, и голова раскололась, как глиняный горшок с живой красной водой. Мужчины долго копошились, прежде чем смогли собрать остатки, возможно, гениального мозга. Поднялся запах, неприятный, но терпимый.

Жарков притворно выдал «блять».

– Вы снова убили не того.

– Так не должно быть, давайте прекратим, – по-настоящему плакали девушки.

Пятый смотрел в глаза Жаркову. Гоша считал взгляд, полный подозрения, и, решив обороняться, кинул дерзкое:

– Чего ты вылупился?

Единственный теперь математик всё ещё не мог смириться с уходом товарища. Он растерянно смотрел куда-то сквозь, пока снова не наступила ночь, и пришлось опять изображать вынужденный сон в ожидании возможной смерти.

Жарков спрятал руки в узких карманах. Он только теперь начал понимать, что за какой-то мимолётный час убил двоих, и даже больше. Может быть, не сам лично убил, – но чем отличается заказчик преступления от исполнителя?

Вспомнил, как убивал прежде. Приходилось же убивать. Впервые – при задержании, когда отстреливался и попал. Потом был Кавказ и выход, где закрывали «боевые». Тогда все стреляли, и он стрелял. И, наверное, убивал, потому что – все – друг друга убивали. И просто смерть, очень близкую, видел: умирали на глазах потерпевшие от телесников, передозные наркоманы умирали, случайные (почти как сейчас) без вины, не к месту, кем-то определённые, жители его не самого спокойного района.

А сейчас вот определял – он, будто наделил его кто-то особыми полномочиями. Словно стал тем, кто вправе решать, кому жить, кому не стоит – хватит, пожил, дай теперь другим нажиться.

«Я не виноват», – хотел произнести Гоша, но тогда бы всё закончилось его моментальной смертью.