Виршалаим

Был мне день не день – синий, спелый сон:
Я не то что знала Любовь в лицо —
А её называла по имени.
Целовала в уста, целовала в уста
Ту, что словом резка, кожей – береста,
Ту, в очах у какой – по Ильменю.

Рыбкой, помню, молчит – люблю робкую,

Прикоснётся чуть – вся нутром горю:
Ни щита от неё, ни козыря.
Прилетит – ускользнёт: дюже вольная;
А глаза-то знай плещут волнами —
Два смешливых, раскосых озера.

Где искать тебя? Как в бреду, теперь,

Где б ни зиждилась ты – ведь пойду ж к тебе,
Только чаем там напои меня!..
Скажешь: под откос – покачусь колесом!..

Не хочу, да помню тебя в лицо

И кляну, как в плену, – всё по имени.

«На земле и теперь чудесные есть леса…»

На земле и теперь чудесные есть леса,
Изумрудною сутью безмолвные, как Шервуд.
Над такими небо не смеет нахмурить лица,
Ибо те, кто светлее, в этих лесах живут:

Бездна эльфов. Коль спят – лес не знает, что населён;

Но едва затрепещут крылышково, голышом —
Рассыпается звонница в чащах пестреть хрусталём,
И внутри чащобам – щекотно и хорошо,

И внутри им жарко тысячью голосов…

И смакует томно в каждой тогда ворожбу тишь
Изумрудная. Я – один из таких лесов:
Ты, меня целуя, эльфов моих будишь.

По тем, кто не дожил до Победы

Самым ядром утробно Земля гудит,
Брызжа глазами морей, сотрясаясь сушей.
Ты, человек, по её идущий груди, —
Сквозь асфальт, сквозь время подошвами слушай!

Дерево, слушай корнями! Небо – собой!..

По ним, до поры поникшим в неё имярекам,
Воет Земля – извывает глубью слепой
Этот реквием!..

По ним – поминутно немея, как пономарь,

Скорби вторя, как дьякону, – по-нехитрому!..
Слушай, Вселенная! Слушай и понимай:
Служит Земля панихиду. Ой, панихиду!..

По ним, войной осуждённым – не постареть,

Пленникам вечным неполных своих двадцати!
Слушай, солнце нынешнего столетия,
О тех, кто ковал твоё право – взойти!..

И ты – под этим солнцем идущий внук.

И ты, правнук.
И, Господи, Ты, на случай,
Если вновь решишь поиграть в войну —
Слушай правду.
Слушай, Господи, слушай.

«Домик на дереве – метр на два, крышей растёт из неба…»