Вис и Рамин

И стал ее чертог весенним садом.

Но были жарким ливнем слез облиты

Два вешних цветника -- ее ланиты,

И стали бледно-синими тогда,

Как лилии над зеркалом пруда.

Хоть залита слезами, а свежей

Нарциссов чистота ее очей.

Кормилице ответила с тоской:

"Что счастье, если гибнет мой покой?

Что для меня круженье небосвода?

Мне от него -- лишь горе и невзгода.

Но на кого обрушить мне упреки?

На город Мерв, на небосвод жестокий?

Смотри: я обесславлена теперь,

Горой Альбурз раздавлена теперь!

Жаровня этот Мерв, а не столица,

Не город, а глубокая темница.

Расписанный дворец, чертог бесценный

Мне огненною кажутся геенной.

Смотри же: здесь измучили меня

И стало сердце капищем огня.

Хоть сердце бьется -- а должно гореть -

Так бьется рыба, что попала в сеть.

И я горю, горю, познав утрату,

Любовью к матери и страстью к брату.

Ночь для меня волос моих темней,

А день распахнут, как врата скорбей.

Мне утром нет покоя, ночью -- сна,

На муки я весь день обречена,

Днем -- страхом, ночью -- ужасом объята,

И нет к успокоенью мне возврата.

Клянусь тебе: лишь на одно мгновенье

Я ощутила жизни дуновенье,

Один лишь раз была отрада мне, -

Когда Виру увидела во сне.

Он прискакал -- с мечом и в гордом шлеме,

Горою возвышаясь надо всеми.

С охоты возвращался он дубравой,

Богатый и добычею и славой.

Он радостно ко мне погнал коня

И, утешая, приласкал меня.

Сказал, наполнив сахаром уста:

"Как ты живешь, душа моя, мечта?

У недруга в руках, в чужой стране

Ты помнишь ли, грустишь ли обо мне?"

Я видела, что он со мной лежал,

В своей руке он грудь мою держал.

Мой соловьиный рот, глаза газели

Он целовал, как никогда доселе!

Слова, что мне шептал мой муж, мой брат,

В моей душе, в моих ушах звенят!

Мне кажется, что я вдыхаю снова

Тот запах тела сильного, мужского.

Но ты пойми: от горя я умру, -

Лишь в сновиденье вижу я Виру!

Скажи, зачем душа во мне живет,

Когда душе враждебен небосвод?

Живу я вместе с горестью большой,

Жива лишь телом, но мертва душой.

Здесь, в грязном Мерве, в войске, на пиру,

Найдешь ли ты такого, как Виру?"

Сказала -- и слезами залилась,

Посыпались жемчужины из глаз.

Кормилица, красавицу лаская,

Сказала: "Успокойся, дорогая!

Я от тебя все беды отведу,

Я на себя приму твою беду!

Твои слова, о пери, их печаль

На сердце мне легли как медь и сталь.

Хотя, я знаю, боль твоя сильна, -

Я более из-за тебя больна.

Так не горюй же, с жизнью сладкой споря,

Не унижайся до тоски и горя!

Дитя, живи, вкушая наслажденье:

Мы в мир пришли, чтоб жить одно мгновенье.

Сей мир для нас -- стоянка на пути:

Едва придя, тотчас должны уйти.

В нем с радостью перемешалось горе,

Но и оно, как тень, исчезнет вскоре.

Огромен мир, но "мир" звучит, как "миг".

Смотри: изменчив он и многолик.

Скорбишь, превратности судьбы познав,

Но мир всегда таков, каков твой нрав.

Сегодня, скажем, проиграв, я плачу,

А завтра мне судьба пошлет удачу.

Ты -- молода, прекрасна, ты -- царица,

Перед тобою мир готов склониться,

Так не томись, покинуть мир спеша,

В оковах не нуждается душа!

Есть много в мире молодых и статных,

Таких, чья жизнь -- в занятиях приятных.

С упорством предаются наслажденьям,

И радостно сияет каждый день им.

Те -- на охоту скачут со двора,

А тем -- на лютне нравится игра,

У этих -- рать, у тех -- гарем, богатый

Рабынями, чьи груди как гранаты,

Тем -- любы целомудренные жены,

У каждого -- удел определенный.

А ты лишь по Виру грустишь, скучаешь

И больше никого не замечаешь.

Ты говоришь, что в войске, на пиру,

В проклятом Мерве равных нет Виру,

Но в Мерве много ты найдешь других

Богатырей, красавцев молодых.

Их лица -- как весенний сад, а стан

Напоминает у ручья платан.

Их породили красота и сила,

А мужество их славу подтвердило.

Их мудрецы единодушно славят

И выше, чем Виру, бесспорно, ставят.

Один из этих юношей таков,

Что нет ему подобных смельчаков.

Он -- солнце среди звезд на небосклоне,

Он -- мускус среди прочих благовоний.

Царей потомок и Адама семя,

Он брат Мубада, он украсил время.

Зовут его Рамин, он -- бес в седле

И светозарный ангел на земле!

Виру он равен прелестью лица,

А добронравием привлек сердца.

От храбрецов он слышит восхваленья,

И все пред ним трепещут в день сраженья.

В Иране мы подобных не найдем:

Тончайший волос он пробьет копьем.

Таких не сыщем лучников в Туране,

И птица падает пред ним заране.

Он всех страшней во дни кровопролитья,

Он всех сильней во время винопитья.

Он барса разъяренного храбрее,

Он дождевого облака щедрее.

Хоть он владеет сердцем смельчака,

В том сердце, так же как в твоем, -- тоска.

Как ты, как ты, он изнемог от страсти:

То яблочко распалось на две части.

Как ты, он одинок, тайком страдая,

То -- камышинки ветка золотая.

В тебя он с первого влюбился взгляда,

С тех пор ему другой любви не надо!

С тех пор и слез потоки полились

Из глаз его, прекрасных, как нарцисс.

С тех пор лицо, что, как луна, блестело, -

Поблекло, как солома пожелтело.

Влюбленный, он в любви познал несчастье,

В себе таит он ужас этой страсти.

Едва шагнув, попал в силки любви,

Он отдал сердце за глаза твои.

В тебе и в нем есть пламень беспокойный,

И ты и он сочувствия достойны.

Я вижу: любишь ты, -- но где любимый?

Здесь двое, что одним огнем палимы!"

Услышав эти жаркие слова,