Вишневые воры

Я проехала остаток пути и припарковалась в начале аллеи, оставив в машине сумочку и коробку с пирожными, чтобы забрать их по пути домой – сперва же, как обычно, я собиралась прогуляться (чего не сделаешь, чтобы отдалить неизбежное!). Огибая дом с правой стороны, я старалась не смотреть на семейный участок, где лежали четыре мои старшие сестры (тело Дафни обнаружили рыбаки через неделю после ее исчезновения). Несколько лет я исступленно ухаживала за могилами, сажала цветы вокруг надгробных камней, одержимая мыслью о том, что их корни проникают в землю, туда, где покоятся сестры, и подкармливаются от них. Но со временем я оставила это занятие, почувствовав, что так я лишь еще больше отдаляюсь от них. Я не умела балансировать между миром живых и миром мертвых, как это делала моя мать.

Обойдя дом, я прошла мимо сада Белинды, за которым по-прежнему ухаживал мистер Уорнер, а потом вдоль террасы, мимо лягушачьего пруда, к лугу. Там я сбросила туфли и, не снимая носков, с наслаждением прошлась по прохладной земле. Касаясь руками верхушек высокой травы, я пересекла поляну маргариток. Надо мной пели птицы, и я шла дальше, любуясь раскинувшимся передо мной звездным полем, бесконечными волнами золотистого мака.

Посреди луга я остановилась и встала на колени. Теперь у меня были новые ритуалы. Я закрыла лицо руками, глубоко вдохнула и закричала.

Я кричала громко, так долго, насколько хватало воздуха; гортанные звуки царапали мне горло и изнуряли голосовые связки. Этот крик был сродни ночным воплям моей матери и завыванию сестер в их последние минуты жизни. Это был крик чэпеловских женщин.

Закончив, я какое-то время сидела на коленях, не отнимая рук от лица. Я оставалась в таком положении до тех пор, пока мой слух вновь не начинал воспринимать пение птиц.

2

Проснувшись на следующее утро, я ощутила на своей шее дыхание прильнувшей ко мне Зили, которая спала, обхватив меня руками и переплетя свои ноги с моими. Поняв, что не смогу пошевелиться, пока она не проснется, я снова закрыла глаза, чувствуя спиной нежное биение ее сердца.

У нее появилась привычка иногда забираться ко мне. Она делала это несколько раз в неделю – возможно, даже не до конца при этом просыпаясь. С утра она вылезала из моей кровати и ложилась в свою, словно ничего этого не было. Я понимала, что она уже слишком взрослая для таких нежностей, но позволяла ей эту слабость. Зили была для меня как ребенок – я уже тогда понимала, что ничего даже близкого к этому в моей жизни больше не будет, и находила радость в том, что я кому-то нужна, что кто-то меня обнимает. К тому же для меня это был единственный шанс ощутить физический контакт.

Наша спальня была на первом этаже, под девичьим крылом. Если бы наверху кто-то жил, мы слышали бы шаги прямо над нами, но теперь, конечно, там царила тишина. После смерти Каллы и Дафни мы переехали из просторной спальни, разрисованной пурпурными ирисами и колдовским орехом, в пустовавшую гостиную внизу.

Когда-то это была гостиная нашей бабушки, и все называли ее «комнатой роз». В 1920-х там сделали ремонт: на стенах появились обои с принтом из роз; розы были на шторах, диванах и коврах; лампы Тиффани ярко горели розами, и даже каминная полка была украшена орнаментом из колючей лозы. Казалось, что бабушка готовилась к появлению Белинды и сделала все возможное, чтобы эта комната внушала ей ужас. После смерти бабушки комната долго стояла запертой, пока мы не открыли ее в поисках спальни.

Новая комната была чуть меньше, чем наша старая спальня, но в ней оказалось достаточно места для двух кроватей, которые мы поставили по обе стороны от венецианского окна, и остальной мебели. И пускай это было не самое подходящее место для нас, оставаться на втором этаже мы не хотели, как не хотели (по крайней мере, в то время) переезжать в две разные спальни. На первый этаж переместился и наш отец, переоборудовав для себя никому не нужную бильярдную на противоположном конце внутреннего двора. Мы с Зили предпочли бы вообще переехать в другой дом, но отец не хотел об этом слышать. Он говорил, что «свадебный торт» – это семейный особняк Чэпелов и мы должны оставаться в нем до конца его жизни.

Я всегда просыпалась раньше, да и в целом Зили почти во всех сферах жизни немного отставала. Я принимала ванну, одевалась, садилась за стол и читала ей газету, пока она собиралась.

– Как тебе остров Принца Эдуарда? Смотри, какой очаровательный домик, – сказала я, вырезая объявление из раздела о продаже недвижимости и укладывая его в старую коробку от сигар, где хранились вырезки из газет. – Мы могли бы жить в нем, как Энн из усадьбы «Зеленые крыши», – добавила я, решив, что это тоже звучит мило.

Зили застегнула пуговицы на своем льняном платье, мандариновый цвет которого был ей не слишком к лицу. – А снег там бывает?

– Еще как бывает.

– Тогда нет, – сказала Зили. – Мне нужен теплый климат.

– На прошлой неделе ты была готова ехать в горы Колорадо!

– Тогда зачем ты вообще предлагаешь этот остров?