Витязь в тигровой шкуре

Культуру Грузии руставелевской эпохи определяли гуманистические идеалы и устремления. И, окидывая взглядом эту эпоху, может создаться даже впечатление, будто силы, творившие грузинскую культуру предруставелевского периода, как бы торопились возвести стены ее величественного здания, дабы Руставели успел увенчать ее блистательным куполом всего лишь за несколько десятков лет до роковой катастрофы, разразившейся над его родиной.

Речь идет о поразительной интенсивности, насыщенности и творческой напряженности культурного строительства в Грузии. Во всяком случае, то, что Грузия успела создать после принятия христианства на протяжении IV–XII веков в условиях непрекращающихся оборонительных войн и под постоянной угрозой гибели, требовало (по всем мыслимым масштабам) гораздо большего исторического периода.

Алексей Толстой говорит: «Во время поездок в Грузию я осматривал памятники грузинской архитектуры, фрески и т. д. Я должен сказать, что, когда я увидел эти памятники X и XI веков, я убедился, что Грузия создала все предпосылки Ренессанса и создала творения, равные Джотто за два столетия до Джотто».

Интенсивная культурная деятельность охватила буквально все сферы жизни грузинского народа, особенно это относится к художественной литературе..

Уже в первых агиографических сочинениях, а вскоре и в духовной поэзии, историографических и философских произведениях дали себя знать и явственно обнаружились аспекты, как раз и подразумевающие интерес к человеку в совокупности его духовного и телесного бытия. На передний план стали выдвигаться мотивы восхищения красотой человека, любви, возвышающей его, поиски истины.

Не было случайным для грузинской литературы того времени глубокое и доскональное изучение трудов Аристотеля и Платона и, наконец, возникновение в недрах духовной литературы в V веке высокоразвитой изящной словесности, которая создавалась на богатейшем литературном языке.

Грузинская культура XII века отличается особым многообразием и богатством. В Грузии функционируют две академии — Гелатская и Икалтойская, в которых слушатели получают универсальное образование, а сами они являются крупными центрами научно-философской мысли.

Добавим к этому, что в Грузии в силу ее географического местоположения, как об этом уже было сказано, осуществлялся высокий синтез западной и восточной культур.

Все же это были фундамент и стены величественного здания, которое так и осталось бы незавершенным, если бы Грузия не обрела Руставели.

Руставели завершил и с могучей силой выразил тот высокий человеческий идеал, о котором мог лишь мечтать средневековый мир, да и только ли средневековый? Руставели поднял на недосягаемую высоту для своей эпохи и для более поздних времен имя человека.

Всем известно, что явилось тем гордиевым узлом, развязать который никак не смогло средневековое мышление — религиозное, философское или художественное. Это была образовавшаяся в познании пропасть между богом и действительным миром, между создателем и созданием. Тщетно трудились над разгадкой этой тайны лучшие умы средневековья, но итог был всегда одним и тем же: истинно лишь божество, сотворенный же мир — лишь видимость, обитель зла и достояние сатаны.

Зачарованно взирало человечество на эту бездну, на два берега этой роковой пропасти, не находя выхода, и если философы и обрели надежду, лишь уповая на «тот берег», повернувшись спиною к земному, судьба художников и поэтов была куда более сложной и тяжелой, ибо по самой сути своего творчества она была здесь, в этом мире, на земном берегу, а религия и философия внушали, что истинно лишь потустороннее существование, а все земное достойно отрицания и осуждения. И это ощущение отсутствия выхода из духовного тупика накладывало тяжелый и мрачный отпечаток на творения художников средневековья.

Такой представляется духовная атмосфера той эпохи, того мира, которому суждено было стать свидетелем жизни Руставели.

Одно предварительное замечание: допустим на мгновение, что мы ничего не знаем о мировоззрении Руставели, что мы не изучили его поэму с этой точки зрения. Но каждому, хоть раз ее прочитавшему, становится ясным, что поэт, каким он предстает перед нами с ее страниц, даже по чисто психологическому своему складу и душевному облику никак не может быть последователем какой-либо дуалистической концепции.

Для автора «Витязя в тигровой шкуре» немыслим раздвоенный, разобщенный, разорванный мир, как немыслимы для него герои с раздвоенной душой, с расщепленной натурой. Персонажи «Витязя в тигровой шкуре» монолитны и цельны. Они будто высечены из огромных цельных горных глыб. Даже потерявший надежду на встречу с любимой, отчаявшийся и дошедший до грани безумия, бежавший от жизни и уединившийся в пустыне Тариэл не перестает быть цельной натурой, ибо в создавшейся ситуации и в предлагаемых ему судьбой обстоятельствах он, именно как цельная натура, иначе не мог действовать, мыслить, переживать.