Воспоминание об утраченных благах, мой друг, — несказанное мучение, наказание, горшее всякого иного наказания и возмездия: оно не только измождает тело, но и душу лишает сил. Если б ты захотел выпить этого спасительного средства, которое в аиде зовут водой Леты, тотчас забыл бы обо всем, никогда не вспомнил о родине, о благах, веселивших тебя, о зарытом золоте, о недавно обработанных полях, о доходах, о якобы целебных снадобьях, смешивать которые ты поручал добрейшему Севастиану, о взносах чужеземцев и подарках архонтов Галаты.[328] Будь здоров, искуснейший и счастливейший из врачей, долгие годы.
Написано на Тенаре 16 октября и послано с Синадином из Кормеи.
26. Я получил, о знаменитейший ритор, твое письмо, отправленное на Тенаре с пелопоннеским жителем Синадином из Кормеи. Мне следовало бы не читая порвать его, так как ты пишешь, будто я зарыл свое золото. Однако, поскольку ты уже отправил это письмо, а я, ничего не подозревая, его прочитал, то теперь знаю все описанное в нем, что ты припомнил, знаю также совет, руководствоваться которым я, по твоему мнению, должен в Пелопоннесе.
Я надеялся, что ты расскажешь мне, что делается в аиде, как ты поживаешь и в какой разряд там попал — в число ли лучших врачей или достигших положения риторов, занимаешься ли и медициной и риторикой, как на земле, когда кормился от обоих этих искусств, кроме же того расскажешь о том, какое из них, ораторское или врачебное, там больше ценится; думал я, друг мой, что ты опишешь также и удовольствия, которые получаешь на новом месте, и побудишь нас поскорее удрать от здешних злосчастий в аид. Ты, как можно заключить по тому, что ты все помнишь и описываешь, еще не пил из Леты: ведь если б пил, по словам поэтов, забыл бы решительно все. Если же, как утверждаешь, отведал этой воды и тем не менее продолжаешь помнить про своего соперника, потерянные деньги, про все радости и удовольствия, может ли тебе грозить наказание более тяжкое, когда тебе придется предстать перед всевидящим судьей? Ведь воспоминание о радостях, как ты сам сказал, не уступает тысячам казней и мук. Буде же я отопью Леты и по твоему примеру не забуду о своем добре, а буду думать о нем и, как сейчас в Пелопоннесе, денно и нощно мучиться от этого, не знаю, что за польза мне жить в аиде. Потому, думается, лучше ходить в одном хитонишке на острове Пелопса — пусть меня прибивает то к одному, то к другому городу и пусть я буду лишен всех радостей, — чем уже сейчас отправиться в аид. Ведь житель земли, если окажется даже на краю вселенной, когда-нибудь, возможно, вернется к себе на родину, попавший же в аид останется там до последней трубы. Поэтому, пока все обстоит как сейчас, у меня нет охоты сидеть там тем более, что я собираюсь соединить двух дорогих мне людей — его с невестой, а ее с женихом. Все же приготовь подходящее моему положению местечко: ведь в недалеком будущем — охотно или против воли — я должен буду прийти к вам. Живи же до последней трубы, красноречивейший друг, не зная наказаний, в рощах, полных зелени и отдохновения.
Написано в Спарте 21 октября и послано до срока с умершим фессалийцем Хрисафом, за душой у которого нет даже свинца.[329]
Следуя велению твоего величества, славнейший государь,[330] более смеха ради, нежели всерьез, я описал все это как сумел, удостоенный постоянного пребывания вблизи тебя, неразлучного с твоими благодеяниями. Из-за продолжительного общения с твоей мудростью и кротостью буде ты повелел бы мне сплясать, подобно Терситу,[331] немного прихрамывая, я бы стал плясать — ты привлек меня к себе, о кротчайший и украшенный множеством отменных качеств, словно колдовством. Поскольку же я с радостью и без отлагательства исполнил повеление твоего величества, исполни и ты, славный государь, мою просьбу: пусть это сочинение не будет оглашено в большом собрании слушателей, а также и здесь в присутствии тех, кого питает земля Пелопса, но только за ее пределами и вдали от них, когда достигнешь берегов Евбеи и Фессалии. Этим ты доставишь мне радость и одновременно сделаешь приятное своим спутникам, пелопоннесцев же, так как они не услышат того, что я написал, не обидишь. Как раб твоей священной царственности я осмелился рассказать…
ПРИЛОЖЕНИЯ
С. В. Полякова. ВИЗАНТИЙСКИЙ САТИРИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ