Византийский сатирический диалог

— Только протяни руку к чернильнице, — сказал Голобол, — и если Клото не пожелает порвать нить, спряденную для моего старого злодея, Харон даст свою марку кому-нибудь из знатных людей; не успеешь ты закончить писание, как этот милейший распутник без всяких затруднений спустится к Керберу и вручит твое письмо.

— Так я и сделаю, — промолвил я. — Но ты еще ни слова не ответил на мою многократную просьбу рассказать, какой из двух путей мне избрать. Ответь сейчас, заклинаю тебя нашей дружбой.

— Сначала пришли мне обещанное письмо, — возразил он, — а я завтра на рассвете явлюсь тебе во сне и объявлю свой ответ.[306]

— Разве ты не говорил, — сказал я, — что откладывать какое-нибудь дело непохвально. Почему же ты переносишь свой ответ на завтра, а не отвечаешь сейчас?

— Оставайся некоторое время в Пелопоннесе даже против своего желания, — сказал Голобол, — и если милостивый, украшенный многочисленными добрыми качествами порфирородный деспот[307] не назначит достаточного для прожития и заслуженного тобой содержания, отправляйся на Крит или к деспоту Кефалонии, чтобы не выть, как пес, не ходить вокруг города в поисках пропитания и не греться на припеке в обществе несчастного Аканфопатея. В этих местах тебя никто не знает, и ты сможешь обучать детей богатых родителей или стать душегубителем и врачевать, подобно живущему на акрополе Спарты архонту Халиберею из рода Дук.[308]

— Благодарю тебя, — сказал я, — за полезный совет. Теперь я охотно примусь за писание тебе письма.

Письмо

21-го сентября 9 индикта.[309]

22. Раз, дорогой друг, ты уговорил меня не только устно передать, но описать и переправить в аид мои впечатления о Пелопоннесе, о которых я не хотел говорить ни в каком-нибудь укромном углу, ни в обществе своих близких, я берусь за перо. В Пелопоннесе, сам знаешь, живут многочисленные народности, отличие между которыми нелегко обнаружить, да в этом и нет необходимости. Те же семь народностей, которые можно выделить на слух по звучанию их речи (они же и главнейшие), таковы: лакедемоняне, италийцы, пелопоннесцы, стлавины, иллирийцы, египтяне и иудеи (среди них много нечистых).[310] Число семь издавна считается надежным и священным и у математиков носит название девственного, но в приложении к этой смеси племен оно проклятое и нечистое.[311] Если бы жители Пелопоннеса составляли один народ и их объединяло бы одно государство, зло было бы значительно меньше и люди эти жили бы честнее, проще и спокойнее, придерживаясь законов и справедливости. Но так как племена смешались и слились, естественно, что каждое подражает дурным нравам, законам, природе, образу жизни и прочим свойствам, отличающим другое, как живущий бок о бок с хромым невольно в конце концов начинает хромать. Однако раз уж все сложилось так, как оно есть, следует сказать об обычаях и главных пороках каждой народности, а также и о том, как эти пороки соединяются с пороками другой.

Так вот, одни в Пелопоннесе избрали себе образцом для подражания тщеславие, лживость, страсть к клевете и наветам, спесивость, тягу к вину, скаредность во всем и злобность. Другие — властолюбие, корыстность, торгашество, а с ним и ограниченную во всем нищенскую жизнь, изворотливость и коварство. Иные усвоили лицемерие, упрямство, притворство, несправедливость, наглость, склонность к мятежу, заговорам, восстаниям, неверности, измене данным клятвам, безграничному властолюбию. Есть кто подражает кровожадности, дикости, неукротимости, жажде убивать, грубости, страсти к разбою, варварским привычкам, беззаконию и безбожию. Иные позаимствовали лживость, склонность изобличать, любовь к нарядам и роскоши, а также и к хищению, козням, хитростям и коварству. Некоторые взяли себе за образец грубость, притворство, сумасбродство, занятие колдовством, магией, воровство. Наконец, одни научились от других учинять беспокойства, ссоры, свары, а также переняли несговорчивость, безрассудство, нечистоту, нечестие и забвение святынь. А что можно сказать про людей, преданных пороку жителей Содома и Гоморры,[312] о кровосмесителях и причастных другим видам разврата?!