Византийский сатирический диалог

— Сделай вид, — сказал он, — будто идешь туда, а отсидевши там немного, возвращайся на землю радоваться свету солнца. Прежде всего от моего имени приветствуй сердечно благороднейшего, исполненного философской мудрости и любезного мне дядю божественного и великого царя Асана,[289] а затем непременно передай ему следующее:

— Даже в аиде я держу в памяти, красноречивейший из мужей, твои истинно золотые слова. Как некогда в императорском дворце я знал их наизусть и постоянно повторял самодержцу и всем другим, так не запамятовал и здесь: ночами я передаю великому Плутону и Персефоне все с убедительностью изложенное тобой касательно воскресения мертвых, днем с удовольствием излагаю Миносу, Эаку и Радаманту содержание 69 сочинений, которые ты, неустанно трудясь, написал за свою жизнь правильным языком без варварских слов, мудро и ясно. В театре перед риторами и философами я рецитирую твои речи, и, слушая меня, одни вскакивают со своих мест от восхищения, другие сардонически смеются, иные кричат и умоляют Клото[290] до срока оборвать на веретене нить твоей судьбы, чтобы ты скорее сошел в подземный мир. Ведь все жаждут увидеть тебя и из собственных твоих уст услышать составленные тобой блистательные речи. Поступи, Мазарис, и во всем по моему наставлению и совету и никому, ради нашей дружбы, ничего не рассказывай обо мне, а сохрани, как обещал, в тайне. Тут ведь расспрашивают не только о тех, кто прожил на земле счастливо, но, по словам Гесиода:[291]

Зависть питает гончар к гончару и к плотнику плотник,
Нищему нищий, певцу же певец соревнует усердно.

Как на земле слава ближнего, по поговорке, кусает завистников, так здесь, в аиде, ниспосланное богом благоденствие, слава, блеск, владение всевозможными благами язвят тех, кто, по моему суждению, при жизни не был удачлив. Поэтому архитит завидует архититу, архиерей архиерею, монах монаху, сатрап сатрапу, месиас месиасу, эгемон эгемону, архонт архонту, наварх наварху,[292] судья судье, секретарь секретарю, писец писцу, ритор ритору, врач врачу, даже брат брату, сын отцу и, что самое удивительное, страдающий от подагры рук тому, у кого она бросилась на ноги, коротко сказать, все не только завидуют друг другу, но взаимно строят козни, постоянно замышляют коварство и клевещут один на другого. За это теперь и веки вечные им суждено терпеть муки — одним в пасти Кербера, другим в негасимом огне, третьим в тартаре, четвертые будут поражены ядоносным червем, иные обречены на скрежет зубовный, иные сносить еще горшие и тягчайшие страдания. Прежде чем мертвецы узнают от грязного, омерзительного и кровожадного Падиата, разрушителя чужих браков, что, насильственно похищенный глубокой ночью, ты при таких обстоятельствах попал сюда, вся их непристойно голая толпа, которую ты, милый, видишь перед собой в долине, со всех ног бросится к тебе и, не умолкая ни ночью, ни днем, будет расспрашивать о живущих наверху, задавая вопросы, какова судьба того или иного, что он делает, какую теперь занимает должность. Если это, не дай Бог, случится, ты не уйдешь отсюда, как, впрочем, и я, до последней трубы.[293]

Все это, почтенные, я написал по побуждению глубокой печали, не смеха, более ради назидания и предостережения, т. е. серьезно, а не для того, чтобы вас позабавить.

Сон Мазариса после его возвращения на землю, или Послание к Голоболу из Пелопоннеса, отправленное ему в аид с мыса Тенар