Византийский сатирический диалог

Если б я вздумал подробно остановиться на образе жизни всех этих людей, потребовалось бы много слов и времени. Но я отказываюсь от этого и только очень кратко хочу определить их природу и поведение. Добродетели, как сказал один великий человек,[313] развращаются худыми сообществами, а если добрые качества страдают от злых, что же должно стать с дурными, соседствующими с еще злейшими, бок о бок с ними существующими, а вернее сказать, смешивающимися, соединяющимися, воедино скатывающимися с ними, на манер свиней, катающихся в грязном болоте. Если, любознательнейший человек, ты убедишься, что дела в Пелопоннесе обстоят так, как я кратко тебе изложил, а не иначе, избавишь меня от необходимости многословно распространяться о предметах, не заключающих в себе ничего приятного, и мне больше не придется приводить доказательств образа жизни пелопоннесцев. В противном случае, т. е. если ты сомневаешься, не веришь мне и судишь о них иначе, ошибочно и странно, как судил, когда подал мне совет отправиться в Пелопоннес, выслушай меня, виновник всех моих злосчастий, слушайте и вы, обитатели аида, чтобы мои мысли имели большее распространение. Ведь ныне живущим известно то, что я собираюсь сказать, а тем, кто придет в последующие времена, оно станет известно и послужит памятником зла, более красноречивым, чем все иные прежде существовавшие, затмив лемносские ужасы и беды, описанные в «Илиаде».[314]

23. Божественный, славный и высочайший император 25-го июля 7-го индикта[315] на большом корабле, сопровождаемом пятью триерами, отплыл из Константинополя на прославленный о. Фасос, отложившийся от него, и, пробыв там три месяца, с помощью сильного войска и камнеметных машин вновь подчинил своей власти, хотя на острове и прежде не утихало беспокойство. Затем он прибыл в Фессалонику, где все привел в надлежащий порядок, а оттуда с этим своим войском приветствовал землю Пелопса. Прибыл император туда не ради пиршеств и охоты, не для развлечений и отдыха от многочисленных трудов в Фессалонике и на Фасосе. Нет! На том еще с древних времен прорытом перешейке,[316] дававшем всякому желающему свободный проход, об укреплении которого стенами и рвами не мечталось ни одному из прежних императоров, против всякого ожидания он возвел за 25 дней стену с башнями и зубцами, а также восстановил с обеих сторон ее две крепости для охраны живущих внутри стен и для того, чтобы крепости эти служили убежищем тем, кому за ее пределами грозят нападения варваров. Еще не было завершено это славное начинание, как люди, всю свою жизнь привыкшие все переворачивать с ног на голову и смущать порядок в Пелопоннесе, я имею в виду топархов, склонных к битвам и мятежам, дышащих убийством, коварных, хитрых, лживых, оварварившихся, надменных, неверных, клятвопреступных, постоянно предающих императора и деспотов, жалких, но мнящих о себе что твой Тантал,[317] этих Иров, представляющихся героями,[318] исполненных всяческой разнузданности и мерзости (о, земля, солнце и хоровод звезд!), они бесстыдно восстали на своего благодетеля и спасителя, и каждый мечтал о неограниченной власти. Они составляли заговоры, строили козни против божественного императора и требовали от строителей укреплений, чтобы они срыли стену, возведенную для спасения их самих и их близких, хвалились тем, что расправятся тайным каким-нибудь путем или в открытой войне с благодетелем, построившим эти стены, с владыкой, спасителем города, бдительным стражем ромеев, Гераклом наших дней, свершающим подвиги, превосходящие Геракловы, непобедимым и великим императором, выше всего поставившим свое решение построить и обвести рвом стены, чтобы они служили безопасности обитающих внутри них.

Хотя топархи выказывали неверность и мятежность, непобедимый император спокойно и, можно сказать, с великодушием, терпимостью и бесстрашием сносил их гнусное коварство и дерзкие слова, но также набеги, засады, вылазки, крокодиловы речи,[319] полные обмана и хитрости, спесивость вооруженного серпом Геллиавурка.[320] Но в конце концов он с большим войском двинулся против мятежных топархов, неся в своей душе дождь и солнце, т. е. радуясь и вместе скорбя. Радовался император потому, что такими необходимыми мерами он не только изобличал коварство и зложелательство, присущие топархам с самого начала, но обманы, лукавство, притворство, делая для всех явным их неверность и всевозможные иные пороки. Кроме этих действий императора, ничто не могло убедительнее изобличить глупость и безумие этих топархов — так человек в здравом уме обличает умалишенного, а пробный камень — поддельное золото.