Византийский сатирический диалог

Сатирический диалог — особый жанр византийской художественной литературы, продолжающий традиции древнегреческой сатиры Лукиана, представлен тремя дошедшими до нас разновременно возникшими памятниками — диалогами «Патриот» (X в.), «Тимарион» (XII в.) и «Мазарис» (XV в.). Так обычно для краткости цитируется диалог, рукопись которого снабжена следующим надписанием: «Разговор в подземном царстве. Пребывание Мазариса в царстве мертвых, или расспросы покойников об иных из их знакомых, с которыми доводилось им встречаться при дворе». Все эти диалоги отличаются слабо выраженной бичующей силой, и при знакомстве с ними трудно поверить, что долитературной сатире могла в период ее существования приписываться магическая способность губить — в буквальном значении слова — тех, против кого она была направлена.[332]

Первые две сатиры относятся к самым знаменитым памятникам византийской художественной прозы, а также к редкостным для Византии литературным произведениям: они лишены религиозной и официальной государственной окраски. Это определило и культурно-историческое значение сатирического диалога для современного читателя: он знакомится с непарадной Византией, о которой, быть может, и не догадывался. В сатирических диалогах отражены важные для своего времени вопросы (политические, религиозно-философские, литературные), в качестве действующих лиц выведены государственные деятели, писатели, ученые, известные придворные и даны интереснейшие бытовые картинки, вроде описания фессалоникийской ярмарки. Диалоги пользовались в Византии популярностью, в новое время они привлекают к себе пристальное внимание специалистов и, как видно по появлению переводов на новые языки, постепенно уже перешагивают пороги научных кабинетов и университетских аудиторий, т. е. превращаются в живое литературное явление.

Все три диалога принадлежат к жанру хождений в потусторонний мир: их герои побывали либо на небесах («Патриот»), либо в подземном царстве («Тимарион» и «Мазарис»). Жизнь этого сюжета на греческой почве имеет свою длительную историю — на самом раннем этапе развития он выступает в мифах (в преисподнюю спускались Орфей, Одиссей, Геракл, Тезей), затем мы встречаем его в виде вкраплений в основной сюжет литературного произведения; самым ранним образчиком оказывается тут «Одиссея», вслед за которой можно назвать комедии Аристофана— «Лягушки», где герой сходит в подземный мир и встречается там со знаменитыми поэтами, и «Ахарняне», со сценой полета к жилищам богов на спине навозного жука, а также философские сочинения («Республика» Платона, «О позднем возмездии богов» Плутарха). Завершает развитие этого сюжета период его автономии, т. е. превращение в самостоятельный литературный жанр в послеклассическое и византийское время. Здесь родословное древо жанра расщепляется на светскую и агиографическую ветви. Первая представлена произведениями Лукиана, византийским сатирическим диалогом, стихотворными сатирическими сошествиями XV в. Цамплакоса, Бергада и анонимной «Повестью мертвого царя», вторая — благочестивой новеллистикой, оказавшейся в Византии особенно продуктивной, так как ее литература была бедна произведениями, которые мы привыкли называть беллетристическими, и в ход шли различного рода заменители художественной литературы. Они использовали тот же типологический материал, который мы встречаем в средневековой собственно художественной литературе, т. е. преимущественно древние фольклорные схемы, и особенность этих заменителей обнаруживается лишь в благочестивом осмыслении материала, замене светских действующих лиц духовными и перемещении места действия в церковную, монастырскую или отшельническую среду. Наставительная агиографическая литература потому и могла служить заместительницей художественной, что обе они были слеплены из одного теста, и назидательная, кроме своей дидактической тенденции, не отличалась ничем специфическим, что могло бы отгородить ее от светской, и под тонким церковно-религиозным слоем отчетливо проступали международные фольклорные схемы. В самом деле, если отбросить позднейшие, как говорят искусствоведы, записи, путешествия в потусторонний мир — подземный или небесный — в византийской светской сатире и назидательной новеллистике будут во всех подробностях совпадать.

Живой или временно умерший по тем или иным причинам попадает в потусторонний мир, спускается в подземные области или восхищен на небо, возвращается оттуда обратно на землю и рассказывает о том, чего был очевидцем. Иногда странствие не носит реального характера и заменено сонным видением или состоянием экстаза; в иных случаях мудрец, ангел или какой-нибудь святой с высокого места показывает рассказчику потусторонние области, и он делает свои наблюдения, оставаясь на земле.