Византийский сатирический диалог

Тема схождения в подземное царство начинается, когда Тимарион после праздника приходит в гостиницу, чтобы на следующий день двинуться в обратный путь. В эту часть схемы анонимный автор «Тимариона» тоже вносит свои поправки сравнительно с Лукианом. Временная смерть Тимариона мотивирована иронически — проводники, которые отводят души умерших в аид, неправо завладевают его душой на основании того, что он-де во время болезни потерял четвертую часть соков: согласно гуморальной теории, это неминуемо обрекает человека смерти, хотя бы он был еще бодр и жизнеспособен.

Подземный мир представлен также своеобразно и скорее смешон, чем страшен. В нем отсутствуют две черты, типичные для описаний загробного мира, — наказания для тех, кто вел на земле неправедную жизнь, и демонстрация равенства судеб бедняка и богача, человека самого низкого звания и царя. Сообразно с этим отсутствуют ужасы мрачной загробной фантастики, леденившей кровь читателей агиографических сочинений, и в аиде скорее уютно, чем страшно: Кербер приветливо виляет хвостом, видя проводников Тимариона, и приветливо повизгивает, а драконы, охраняющие выход, умиротворенно шипят; овощи, «впитывая душистые дуновения и воздух, обладают приятным запахом и до того, как попадут в желудок, и впоследствии», а привратники похожи на разбойников из какого-нибудь вертепа в горах, т. е. изображены щадяще жанрово, а не зловеще нереально.

За традиционной серией кумулятивно нанизанных эпизодов (встреч с мертвецами, обитателями подземного царства, сообщающими свои истории и нередко расспрашивающими о земных делах) следует нетрадиционный и остроумный эпизод тяжбы с проводниками. Тимарион подает судебную жалобу на Никтиона и Оксиванта, обвиняя их за противозаконное сведение его души в аид; после вторичного разбирательства поступок проводников признается насильственным, и синедрион судей и экспертов постановляет отпустить Тимариона на землю.

Здесь уместно будет возвратиться к пристрастию цитировать Гомера. Хотя склонность к цитированию — частный случай средневековой потребности ссылаться на авторитеты, в нашем случае она обусловлена еще одной причиной. Лукиан, как известно, заимствовал у Мениппа форму диалога, одной из особенностей которого была смешанная форма, т. е. чередование прозы и стиха, прозаических и поэтических кусков. Эта формальная особенность сохранилась в византийской сатире (в «Мазарисе» она проявляется менее отчетливо) в модифицированном, как у Лукиана, виде: друг друга сменяют прозаический авторский текст и поэтические цитаты из классических литературных образцов.

Все это позволяет говорить об известной самостоятельности автора «Тимариона» — он не копирует своего предшественника, не повторяет его, а создает произведение, отклоняющееся от образца, но еще — как это ни странно — лишенное медиевальных черт, которые появятся лишь в самой поздней византийской сатире, — «Мазарис».

Остается уяснить себе жизненную позицию автора. Он выводит почти исключительно своих современников или деятелей старшего поколения. Представители греческого и римского языческого мира обычно только упомянуты (греческие философы, Катон, Нерон и др.) вследствие своей неактуальности для читателя XII в. Исключение сделано для некоторых древнегреческих врачей, например Гиппократа, и только потому, что их медицинские теории, державшиеся в Византии, начали, по-видимому, подвергать сомнению — иначе не понять истории насильственных действий проводников Тимариона, отправивших его до времени в подземное царство, и его освобождения оттуда. Вероятно, известный интерес, проявленный к Кассию и Бруту, имеет своим основанием еще памятное в XII в. убийство императора Иоанна II Комнина (1043 г.).

Много места и внимания уделено зато императору Роману IV Диогену, прославленному ритору Феодору Смирнскому, неизвестному нам, но, без сомнения, легко узнаваемому византийскими читателями диалога добродушному старику из Великой Фригии, философу, ритору и писателю Михаилу Пселлу, философу Иоанну Италу и, наконец, эгемопу Фессалоники. Кроме последнего, которого автор превозносит на все лады, так что мы ощущаем себя в атмосфере не сатиры, а похвальной речи, да Романа Диогена — автор ему сочувствует — все действующие лица являются объектами иронии или насмешки — даже ко времени появления «Тимариона» уже умерший, но некогда высоко ценимый Пселл.