Вижу зелёный!

—      Эх вы! — с горечью сказал он. — А еще диспуты о любви и дружбе проводите, громкие слова говорите: «Сам погибай, а товарища выручай!» А по-моему, для вас больше подошел бы девиз: «Падающего толкни!»

—      А чего же ты хочешь? — оскорбленно спросил Игорь.

—      Чего хочу? Чтобы вы друзей своих в беде не бросали! Вот вы Сергея уже в преступники записали. А разве не знаете, что человека преступником может признать только суд и никто более! А до суда он только подследственный или подозреваемый, на самом суде — обвиняемый. Вон товарищ лейтенант подтвердит.

—      В принципе, так, — согласно кивнул Виктор Пронин.

Он с интересом поглядывал на Толика, и тот почему-то был уверен, что лейтенант на его стороне.

—      А ты откуда все это знаешь! — спросил Игорь.

—      Нам в дружине объяснили, когда мы у пьяниц незаконно водку конфисковали. Так вот, суд установит меру вины Сергея и вынесет ему приговор. Вот тогда и вы вправе будете назвать его преступником, если он того заслужил.

—      Но позволь, Коваленков, — вмешался представитель горкома комсомола, — не может же сидеть на скамье подсудимых человек с комсомольским билетом в кармане. Не положено.

—      Даже если он не виноват? — запальчиво возразил Толик.

—      Коваленков, не забывайтесь, — одернула его Антонина Аркадьевна. — Что вы говорите? Как это не виноват? Он же арестован, а у нас без вины не арестовывают.

—      Нам сказали, что на следствии он признался во всем, — подала наконец свой голос Мила.

—      Признался! — горько усмехнулся Толик. — Вон товарищ лейтенант может вам сказать, что он не только признался в том, в чем его обвиняют, но и нагородил на себя бог весть чего, того и в помине на самом деле не было.

И снова Пронин подтверждающе кивнул.

— А зачем? — спросил Игорь.

—      Его надо спросить. Я думаю, он решил: чем хуже, тем лучше. Разочаровался во всем.

—      Несчастная любовь! — ахнула Лида Морчкова и повела глазами на Милу Голованову.

Та гневно тряхнула волосами.

—      Так ты что же, Коваленков, — голос ее звенел и дрожал от негодования, — считаешь, что Ивашин ни в чем не виноват? Так по-твоему?

Толик смешался под ее гневным взглядом. Запал его несколько поубавился.

—      Нет, почему же. Конечно, он в чем-то виноват. Но в чем именно и в какой мере, это определит ему суд. И наказание назначит. Нам бы нужно не столько осуждать его, а постараться, чем можем, помочь ему.

—      А почему его сюда к нам на собрание не привели? — спросила Лида Морчкова. — Ведь говорили, что приведут!

—      Верно! — поддержали ее несколько голосов. — Вот пусть бы он нам все сам и рассказал.

—      Не положено, — сказал представитель горкома.

—      А заочно исключать из комсомола положено? — возразили ему ребята.

—      Согласно существующего положения... — начал представитель горкома, и Толик заметил, как досадливо поморщилась Мила, — он знал, что она всегда остро реагировала на неграмотную речь. А тут работник горкома не знает, что предлог «согласно» нужно употреблять с дательным падежом.

—      Согласно существующего положения, — говорил тот, — если комсомолец по определенным причинам, вот как в данном случае, не может присутствовать на собрании, вопрос о его пребывании в комсомоле комсомольская группа может решить в его отсутствие, то есть заочно.

—      Чистейшей воды формализм! — снова завелся Толик.

—      Коваленков, еще раз предупреждаю! — на сей раз директриса даже пристукнула угрожающе ладонью по столу. — Тебе разрешили присутствовать, а не вступать в споры.

Толику хотелось сказать: «С чего это вы, Антонина Аркадьевна, на «ты» перешли?», но в это время поднялся лейтенант Виктор Пронин.

—      Сначала мы так и хотели сделать, — сказал он, — то есть привести сюда на собрание Ивашина. Поэтому и вам так сказали. Но случилось у нас неожиданно ЧП, и начальник запретил.

—      Что за ЧП? — раздалось сразу несколько заинтересованных голосов.

Лейтенант поколебался, высчитывая, вероятно, в уме, насколько он может раскрывать секреты следствия, и решился:

—      Из изолятора временного заключения сбежал один из соучастников преступления.

—      Ивашин? — приподнялась со стула Антонина Аркадьевна, лейтенант бегло взглянул на нее и ответил:

—      Нет, не Ивашин.

И директриса, облегченно вздохнув, снова опустилась на свое место.

Некоторое время все помолчали, осмысливая услышанное.

—      А не исключать никак нельзя? — несмело спросила Лида.

—      По инструкции мы обязаны его исключить, — пояснил ей представитель горкома комсомола. — Я уже сказал, что не может сидеть на скамье подсудимых человек с комсомольским билетом в кармане. Это недопустимо.

—      А если суд оправдает Ивашина? — спросил кто-то из сидящих впереди.

—      Если так случится, что суд его оправдает, — терпеливо разъяснил комсомольский работник, — что ж, восстановим. Инструкция разрешает.

—      Все инструкции да параграфы! — махнул рукой Толик. — За ними и живого человека не увидишь. Только еще начинаем жить, а уже обюрократились — дальше некуда!