Вижу зелёный!

И Толик стал присматриваться. Сначала он даже не различал, под уклон или по ровному участку идет состав, и поэтому действия машиниста был и ему непонятны. Но постепенно пришло чувство единства с машиной. И если состав шел на подъем, он напрягался и чуть подавался вперед в своем кресле, словно хотел помочь электровозу вытащить его, а если, вот как сейчас, начинался уклон, то он словно всей спиной чувствовал, как напирали сзади на электровоз вагоны.

Теперь ему были понятны почти все действия машиниста. Вот сейчас, в начале уклона, он притормозит, чтобы не пустить состав «на раскат», тогда он может совсем выйти из подчинения и быть беде! А в конце уклона отпустит, чтобы набрать скорость и за счет инерции выскочить на подъем, не дать поезду «растянуться».

Но об этом не рассказать словами. Мало просто знать, где можно придержать, а где отпустить, надо это чувствовать. Чувствовать единство себя и машины. Одним это дано природой, к другим приходит с опытом, а к третьим так и не приходит никогда. И тогда расстаются они, чужие друг другу, человек и машина. Но Толику вроде бояться этого нечего, они с электровозом, кажется, начинают понимать друг друга.

Он поднялся со своего места. Николай Васильевич оторвал взгляд от дороги и вопросительно взглянул на него.

—      Пойду взгляну на двигатели, не искрят ли где, — ответил Толик на этот немой вопрос. — Что-то вроде запахло.

Николай Васильевич согласно кивнул. Смотреть за двигателями на ходу — обязанность помощника. Машинист ни на секунду не может оставить свое место.

Толик открыл дверь, и в кабину ворвался мощный шум двигателей. Он протиснулся в узкий проход и пошел по нему. Поезд как раз вписался в очередную кривую, и его прижимало то к стенке электровоза, то к кожуху двигателей. Он внимательно осмотрел предохранители, заглянул сквозь проволочную сетку в высоковольтную камеру. Нет, нигде не искрило. Он вернулся в кабину.

—      Все в порядке. Показалось.

Навстречу загрохотал поезд. Товарняк. Вагоны, полувагоны, груженные лесом. Потом пошли открытые платформы с грудами щебня, должно быть, из Чаиса. Он отодвинулся в самую глубину сиденья и предупредительно поднял руку. Ему рассказывал Юрий Коротков, что однажды вот с такой же платформы завихрением воздуха сорвало камень и бросило в лобовое стекло электровоза. Осколками стекла поранило лицо помощнику машиниста. Хорошо, что в глаза не попало. После того рассказа Толик всегда несколько опасался встречных поездов, особенно со щебенкой.

Но кончились платформы, и снова замелькали мимо бурые коробки вагонов. И первый же из них вызвал у Толика чувство непонятного беспокойства. Было в нем что-то необычное, словно чего-то у него не хватало. Но промелькнул он настолько быстро, что ничего определенного Толик заметить не успел. Высунулся в боковое окно, но не только того вагона, а и платформ различить не мог, так далеко они были. Он потянулся к трубке рации, но остановился.

Раньше, как ему говорили, они связывались по рации с каждым встречным поездом, но потом, чтобы не засорять эфир, было приказано сообщать только о замеченных недостатках. А что он будет говорить? «Хвост» у встречного в порядке, обрыва нет, это он ясно видел. Сказать, что где-то что-то мелькнуло? Да его за это на смех поднимут, и правильно сделают. Да и не было ничего. Так, показалось. Или, может, груз негабаритный.

Но где-то в глубине души беспокойство осталось. Он поднялся со своего места, прошел по кабине, взглянул на скоростемер. Перо четко выписывало почти прямую линию. Стрелка плотно улеглась на цифру 80 и только чуть иногда подрагивала. Толик остановился слева от контроллера и внимательно посмотрел вперед. Поезд мчался как бы в зеленом тоннеле — с обеих сторон деревья подступили прямо к полотну, и иногда казалось, что они просто расступаются, чтобы пропустить поезд, а сзади него опять смыкаются. Это впечатление усиливалось тем, что поезд выписывал очередную кривую. Яркое солнце, светившее чуть слева, медленно перемещалось и оказалось прямо по их курсу. Николай Васильевич поморщился — солнце било прямо в глаза — он опустил светозащитную полосу.

Толик взглянул на часы.

—      Если нигде не задержат, — начал он, и вдруг его бросило вперед, почти вплотную лицом к стеклу. Поезд закончил поворот, вырвался на прямую, и впереди метрах в пятистах Толик увидел на путях темную массу.

—      Крыша! — заорал он.