Вижу зелёный!

—      Не он? А кто же? Или у тебя есть агентурная разведка? — пошутил Толик.

Но мать его шутки не приняла, она задумчиво постукивала пальцами по крышке стола.

—      Мы живем среди людей. А некоторых из них, любителей скандальных историй, чужая жизнь интересует больше, чем своя собственная.

—      А все-таки, кто тебе все сообщил?

—      Работала у нас в больнице медсестра, а потом они с мужем уехали на север. Работает там старшей сестрой в хирургическом отделении. Когда Николая, — она будто споткнулась, произнеся это имя, — доставили к ним, она сразу его узнала. Ну и вообще этот случай на все строительство прогремел. Вот она и написала.

—      Тебе?

—      Нет, на больницу.

—      И ты молчала? — упрекнул он ее. — Я вон тебе сразу рассказал.

—      А о чем я могла тебе рассказать? Все это было слишком похоже на обыкновенную сплетню.

Они помолчали. Потом Толик спросил:

—      У тебя адрес той больницы есть?

—      Да.

—      Ты ему напишешь?

—      Зачем? Он же не нашел нужным указать обратный адрес, значит, не хочет, чтобы мы ему писали.

Лицо матери оставалось спокойным, только ускорилась барабанная дробь, отбиваемая пальцами по столу. Толик молчал, что-то сосредоточенно обдумывая, а потом решительно сказал:

—      Дай мне этот адрес, — и, не дожидаясь, когда мать спросит его, сам торопливо пояснил: — Я пошлю ему сто рублей из тех денег... он на мое имя в сберкассу положил. Все-таки в больнице лежит. Может, понадобится что-нибудь купить. Молока или фруктов…

И он рассказал ей о деньгах отца.

Мать вздохнула и молча погладила его по голове.

Посланные деньги месяца через полтора вернулись обратно. На листочке, приклеенном к переводу, было написано: «Адресат от получения денег отказался». И, как ни странно, именно это решение отца убедило Толика в серьезности его намерения бросить пить гораздо больше, чем письмо.

А время летело. Вроде бы еще недавно по обе стороны железнодорожного полотна простирались белые холстины снега, но вот на этих холстинах появились первые темные острова-проталины, и вдруг словно невидимый фотограф все превратил в негатив — поля стали черными, а на них кое-где белые острова нерастаявшего снега. Потом и на поля, и на кусты, и на лесопосадки хлынула волна зеленого цвета.

—      Весна всей жизни свободный путь дает, — приговаривал Николай Васильевич.

Весна для Толика несла и радости, и новые заботы. Вот-вот должно было начаться первенство республики по футболу, с которым болельщики, да и сами футболисты связывали большие надежды. Прошлогоднее второе место (на выездах потеряли несколько очков, и на финише их все-таки обошли) теперь уже никого не устраивало, и от них требовали только победы. Основания для этого были: в команду вернулось несколько игроков, отслуживших в армии, да и в юношеской команде были перспективные ребята, так что выбирать было из кого, у команды, как говорят футболисты, «была длинная запасная скамейка».

Тренировались они в зале, и как только поле на стадионе подсохло, перешли туда. Несколько выигранных товарищеских матчей убедительно говорили, что команда находится в хорошей спортивной форме и надежды болельщиков на первое место имеют остаточные основания.

И вот после очередной тренировки Толик, как всегда, возвращался через парк. Он дошел до «пятачка» и невольно остановился. Ему вспомнилось: он здесь вот, на этом самом месте, встретил Сергея с двумя девицами.

Год. Неужели всего только год? А кажется, это было так давно. Да и немудрено, если этот год до предела набит событиями, перевернувшими всю его жизнь. И радостными: он стал вратарем взрослой команды «Локомотив», учеником слесаря, а потом получил второй разряд и стал помощником машиниста. И не очень радостными, и даже трагическими: суд над Сергеем и его матерью, гибель Анатолия Корина-Заводного, случай с отцом, ранение Веры...

Неужели все это лишь за год? И как заноза в сердце — Мила! Эх, Мила!

В это время его размышления неожиданно прервал негромкий оклик:

—      Толик!

«Мила», — радостной дрожью откликнулось его сердце, но в ту же минуту он вспомнил, что никогда она не называла его уменьшительным именем, даже тогда на берегу Мокши, когда они были совсем-совсем одни и любили друг друга, даже тогда она называла его полным именем — Анатолий.

Он обернулся — сзади стояла Вера. Ну что ж, так и должно было быть. После того мартовского вечера он видел ее впервые. Похудевшая, побледневшая, она стала вроде бы выше ростом и выглядела гораздо старше, нежели та, беспечная девчонка, какой видел ее Толик раньше.

—      Здравствуй, Вера, — ответил он, и острое чувство жалости и вины кольнуло его сердце, ведь в том, что довелось ей пережить, есть и его вина, пусть невольная, но она мучила его. — Ты давно выписалась из больницы?

—      Неделю назад. — Она огляделась и указала на ближайшую скамейку. — Давай сядем, а то мне еще тяжело стоять.