Она приходит ещё несколько раз, и он пугает её огнём. А когда заканчиваются спички, зажимает уши и выгоняет голосом – снова и снова.
– Смешной, – хихикает тьма. – Думаешь, так ты от меня закроешься?
– Ещё не поздно отказаться от моего рая. Пусть там нет света, но и без него бытие неистребимо.
– Сгинь! – кричит Митя. – Сгинь, сука!
Он орёт и размахивает штыком в стороны, тычет им в землю, в ярости бьёт кулаками в деревянное дно телеги, сбивая костяшки в кровь. Бьёт туда же ногами, уже мало соображая, что делает. Лишь бы заткнуть её, лишь бы выбраться отсюда, лишь бы всё это закончилось. Он беснуется внутри ловушки, как загнанное животное, и в какой-то момент обнаруживает себя со штыком, приставленным к горлу…
– Осталось чуть-чуть, – шепчет тьма. – Давай…
– Замолчи, тварь!
Митя отбрасывает штык и откидывается на стену. Нельзя плакать, нельзя. Нельзя терять воду. Но слёзы такие обжигающие и так хорошо греют хотя бы на несколько секунд. Кажется, там, наверху, снова наступила ночь. Какая по счёту?
Крошки на дне мешочка с сухарями перемешаны с песком и пылью. Вода кончилась недавно, но если перевернуть флягу и подождать, может, удастся ухватить несколько капель. О том, чем придётся наполнить флягу в следующий раз, Митя старается не думать.
В конце концов он просто ложится, согнув ноги и сжимая в руке бесполезный патрон. И когда в тишине вдруг раздаются неясные отдалённые звуки, Мите кажется, что это очередные выходки тьмы. Снова явилась со своими галлюцинациями. Митя старается не обращать внимания, но звуки не исчезают. И на подземные шорохи они мало похожи. Кажется, это голоса и шум автомобиля. Или опять мерещится?
– Мерещится, – охотно и слишком быстро отзывается тьма, и в её голосе Митя как будто угадывает… волнение? Тревогу?
Он напрягает слух, из последних сил прислоняясь к деревянному дну телеги, не обращая внимания на отвратительный запах. Голоса, шаги, шум мотора.
– Эй, я здесь! Слышите меня? – Митя пытается кричать, но выходит лишь сиплый шёпот. Стучит в дно, но звук совсем глухой и негромкий. А голоса, кажется, затихают и начинают удаляться. Да что же это? Подождите!
Горячий патрон в руке почти обжигает пальцы, и Митя, повинуясь внезапной догадке, нащупывает ствол «мосинки». Лихорадочно загоняет патрон в патронник.
Стебель затвора – вверх, назад, вперёд вниз…
– Ты что делаешь? – паникует тьма. – Остановись!
– Заткнись, сука, – отвечает Митя и жмёт спусковой крючок.
В тесном пространстве от грохота ненадолго закладывает уши. Пуля уходит куда-то вверх, на Митю сыпется струйка песка. Получилось или нет?
Через несколько минут шум становится громче, уже можно различить отдельные слова, стук лопат, топот ног по дереву.
Тварь. Гнусная тварь, гори в своём чёрном аду.
Солнечный свет настолько ослепителен, что Митя в первый момент зажмуривается и прикрывает глаза рукой. Изнанка век оранжево-красная, и это самый чудесный в мире цвет. Сверху кричат:
– Самарин! Митька! – слышится знакомый голос, и Митя сквозь слезящиеся глаза пытается разглядеть его обладателя. В следующий момент Глеб Шталь крепко обнимает друга, который еле держится на ногах:
Глеб медленно ведёт его к грузовику, отвлекая шутками. У Мити кружится голова, а ноги подгибаются. Но он всё равно продолжает идти. Как же прекрасно идти, а не сидеть!
Глаза постепенно начинают привыкать к свету, и Митя, всё ещё щурясь, пытается рассмотреть местность вокруг. Трава чёрная. Был пожар? Земля слишком ровная, как будто её сровняли трактором. Овраги почти засыпаны.
– Глеб, что случилось?
Шталь перестаёт улыбаться и отвечает совершенно серьёзным тоном:
– Война кончилась, Митя.
– Мы победили?
Глеб долго молчит и смотрит в одну точку вдали. Потом повторяет:
– Война закончилась. Пойдём.
Митя переводит взгляд в ту же сторону. На западе горные вершины Семиградья срезаны наполовину – ровно, как по линейке…