Визионер

– Лев, ты оригинал октябрьской репродукции поискал? Удалось найти покупателя?

– Картина была продана предпринимателю из Калифорнии в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году.

– В Америке, значит, находится.

– Именно так. Ещё я взял на себя смелость прояснить… Видишь ли, октябрьская девушка на картине необычная. А мы знаем, как дотошен душегуб… Не знаю, прав ли я, но последние жертвы были из простых, даже купчиха Сушкина – не самая богатая и известная дама, а тут…

– Да говори уже прямо.

Когда Вишневский волновался, мог излагать свои мысли совсем витиевато и пространно.

– Я опасаюсь повторения мартовской истории с дочкой Барышкина. На картине – боярышня. То есть дочка боярина, государственного человека. В общем, я поднял архивы и составил список потомков боярских родов, а также дворян, занимающих служивые посты, с дочерьми подходящего возраста. Получилось восемнадцать человек.

Митя присвистнул:

– Хорошо, что мы в провинции живём, в столице бы перечень на порядок длиннее был. И за каждую из этого списка Ламарк снесёт нам головы.

– Я потому и подготовился. Посчитал, что жертва из привилегированного сословия позволит нам рассчитывать на дополнительное подкрепление.

– Лев, ты гений, это невероятно. Завтра же к Ламарку с докладом пойду. Вот что значит математический склад ума. Я, наверное, не говорил раньше, но я очень рад, что ты в нашей команде.

– Я просто люблю иметь дело с цифрами и данными, анализировать и систематизировать, – сухо улыбнулся Вишневский.

– Вот это и удивительно. Ты ведь работал в Управлении статистики, так? Там куча данных и цифр. Просто рай для человека твоего склада ума. Почему ты перевёлся сюда, в сыскную полицию?

Лев слегка дёрнул бровями, как делал всякий раз, когда вопросы становились слишком личными. Но всё же ответил:

– Действительно, прежняя служба мне очень нравилась. Однако… я вдруг понял, что привычные методы исследования и классификации не позволяют мне видеть результата своей работы. Я могу лишь констатировать итог своих вычислений, но не могу повлиять на общую картину. А здесь… Я способен понять некоторую закономерность совершаемых преступлений и найти решение для их минимизации. А возможно, даже выработать стратегию по предотвращению злодеяний.

– Например?

– Например, я нахожу взаимосвязь между развитием электрического освещения и сокращением числа уличных грабежей. Но это довольно очевидная причинность. А, к примеру, зависимость числа насильственных преступлений против женщин от повышения акцизов на шёлк не так безусловна, но определённо имеет место. Могу показать расчёты.

– В следующий раз обязательно покажешь. Это всё крайне интересно, Лев, но не сейчас. Работы много. И с делом Визионера ты предложил много отличных подсказок, но картина в целом, увы, не прояснилась. Видимо, математический анализ хорош, но не всегда.

– Чем сложнее задача, тем интереснее искать решение. Я уверен, когда в архиве сыскной полиции наберётся со временем десяток «Визионеров», мы будем точно знать, какой типаж преступника за ними стоит и что им движет.

– Десяток? Типун тебе на язык. Мы с одним-то бьёмся…

– Я всего лишь хотел сказать, что для статистики важна широкая выборка.

Митя не нашёлся что ответить и ушёл к себе. Вишневский, конечно, ценный сотрудник. Тот случай, когда отсутствие опыта полицейской работы – не недостаток, а достоинство. Умеет находить нетривиальные решения, даже если не все из них приводят к положительному результату.

А вот с причиной перевода, пожалуй, темнит. Лукавит. Нет, дело тут совсем не в эффективности работы. Неужели что-то личное? Женщина, например? Впрочем, не важно. Каждый имеет право на тайну. Уж кому, как не Мите, об этом было знать.

Глава 22, в которой даётся первый акт абсурдного спектакля

«Памяти Регины Климо́. Ты была собою лишь на сцене».

Жену Ореста Ганемана Соня узнала сразу, хоть и видела её фотографию лишь однажды, полгода назад. Тёмные волосы, собранные в пучок, высокие скулы, выразительные глаза. Взгляд женщины казался надменным. Его обладательницу, пожалуй, сложно было назвать классической красавицей. Но притягательность в образе определённо имелась.

А если посмотреть на другие фотокарточки на стенде, становилось ясно, что вся эта надменность – мнимая, показная. Вот юная Регина в образе романтической Ани из «Вишнёвого сада», здесь – уже постарше – в роли мятущейся Татьяны в «Мещанах». Из последних фотографий – Гертруда в «Гамлете». И ведь не побоялась играть возрастную роль в свои… сколько ей там было? Тридцать пять? Сорок? Другие-то примы наверняка настаивали бы непременно на Офелии. Лет так до пятидесяти. Соня не раз с удивлением наблюдала престарелых Офелий и Джульетт в Большом театре. Да и в Малом тоже. Но этот – Московский художественный – новый, частный, не императорский. Видимо, и режиссёры более свободомыслящие.