Визионер

– Веди быстрее, фараон рыжий! Не видишь – барышне плохо! – прикрикнула на Мишку Зубатова.

На улице и правда стало легче. Холодный сентябрьский воздух взъерошил волосы и подол платья. Соня зябко поёжилась. Пальто-то в гардеробе осталось, а обратно уже не вернуться. Улица перед зданием театра была запружена полицейскими, врачами, зрителями и зеваками. Кареты «скорых» медиков подъезжали и уезжали одна за одной, неистово сигналя. Вразнобой галдела толпа. Навзрыд плакал ребёнок. Кто-то сидел прямо на мостовой, держась за голову, одна дама громко требовала вернуть ей зонт и деньги за билет.

– М-да, – мрачно огляделась вокруг Зубатова. – Тут мы извозчика не наймём.

– Сейчас. – Мишка повертел головой и повёл их в сторону полицейского автомобиля с красно-синим фонарём на крыше. Постучал пальцем в стекло.

– Чего надо? – приоткрыл дверь усатый шоффер.

– Отвезите этих дам, куда они скажут. Приказ начальства.

– Ты, что ли, начальство? – заржал усатый, оглядывая несуразный Мишкин наряд.

– А ну завёл свою тарантайку и повёз, куда велят! Не то Ламарку доложу, я его ещё в пелёнках видала! – рявкнула вдруг Зубатова командным голосом.

И куда вдруг подевалась вся её немощность? С такой же внезапно появившейся в хрупком тельце энергией Дарья Васильевна рванула на себя дверь автомобиля, буквально забросила внутрь Соню и запрыгнула сама: «Гони давай!»

Сложно сказать, что произвело на шоффера большее впечатление – образ начальника в пелёнках или старушка-берсерк, но он рванул с места, не задав больше ни одного вопроса.

Всю дорогу домой Софья дрожала – то ли от холода, то ли от пережитого в театре. Перед глазами продолжало попеременно вспыхивать чёрное и синее, белое и золотое. Она прислонилась лбом к холодному стеклу – так было проще бороться с тошнотой и зудящим шумом в ушах.

Через мучительные пятнадцать минут автомобиль остановился у ворот особняка Загорских в Чудовском переулке.

– Беги домой, деточка. И береги себя. – Зубатова на прощанье сжала её руку. – От тебя уже ничего не зависит, только от него.

Сил отвечать и выяснять, что старушка имела в виду, не было. Соня безучастно открыла входную дверь, зашла внутрь, да так и осталась в прихожей. Голова болела немилосердно: просто разрывалась, как будто вымышленный попугай сошёл с ума – лихорадочно метался по «клетке» и неистово бил клювом в череп изнутри. Между вспышками боли в мозгу полыхали обрывочные мысли. Как теперь быть? Что станет с Полиной? Что сказать маме?

– Софья? – Анна Петровна выглянула из гостиной. – Ты почему тут стоишь? Что за вид? Где твоё пальто и шляпка? Софья, ты меня слышишь?

Соня молча глядела на маму и не могла ничего ответить. Глаза постыдно наливались слезами, а губы начали дрожать.

– Милая, что случилось? – В голосе Анны Петровны прорезалась паника. – Тебя кто-то обидел? Коля! Иди сюда! Да быстрее же!

Соня всхлипнула.

– Сонечка… – Мама подошла ближе и приподняла ей голову за подбородок, потом охнула и приложила ладонь ко лбу. – Господи, ты вся бледная и горячая. У тебя жар! Коля!

Подбежавший папа успел поймать падающую без сознания дочь в последний момент.

Последнее, что она запомнила – как отец несёт её по лестнице наверх, а мама кричит прислуге бежать за доктором.

После этого Соня провалилась в темноту.

Глава 24, в которой сыщик думает одно, говорит другое, а делает третье

– Чёрт возьми, Язвицкий! Вы сгниёте в тюрьме, я лично за этим прослежу!

– Со мной сидеть будете? Ну, чтоб следить за гниением? – Язвицкий (он же Ильм) криво усмехнулся, показав красно-чёрную дыру на месте выбитого клыка. – Нет уж. Требую одноместный нумер! Без подселения! – громко выкрикнул он, так, чтобы надзиратели за дверью непременно услышали.

– Вы перешли все мыслимые границы. – Митя не мог сдержать гнева в голосе. – Это не голым по выставке бегать. На этот раз всё. Баста.

– Границы? Где? Какие? – Владимир поднял окровавленные руки в наручниках над головой и начал недоумённо озираться вокруг. – Ничего не вижу. У вас никак морок, гражданин убойный начальник?

«Сука», – с глухой яростью подумал Митя.

А потом чей-то очень спокойный и рассудительный голос в его голове произнёс: «Одна пуля. Между бровей. Оказал сопротивление на допросе, представлял опасность, совершил нападение. Конвой подтвердит, что он и при аресте буянил. Давай».

Голос был так убедителен, что сыщик непроизвольно потянулся к кобуре. А Язвицкий, видимо, что-то прочёл на его лице, широко улыбнулся и наклонился вперёд:

– Убить меня хотите? Ведь хотите же? Так зачем тянуть?

«Убью», – подумал Митя. Вслух же сказал:

– Чтобы из вас потом сделали героя, замученного безжалостными фараонами? Не доставлю вам такой радости.

– Так не бери на понт, начальник.