Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Таким образом, эти памятники увековечивают личность и память Порфирия в череде перекликающихся визуальных, текстовых и устных упоминаний вдоль всей спины. Изображение императора на пьедестале обелиска бледнеет рядом с изображением колесничего, повторенным столько раз и с такой многослойностью. Смысл всего сказанного выше состоит в том, что жители Константинополя явно имели возможность и считали допустимым заказать и разместить на Ипподроме такие изображения, и императорский гнев им за это не грозил. Дело в том, что это пространство допускало определенное отрицание – или по меньшей мере значительный пересмотр – той первостепенной важности, которая обычно приписывалась образу императора.

Благодаря более поздним описаниям Ипподрома мы можем предположить, как выглядел обелиск в византийскую эпоху. На известной иллюстрации из трактата «De ludis circensibus» Онофрио Панвинио изображены объекты, составлявшие спину. ряд колонн с основаниями и без оснований, три пирамидальных конструкции и два обелиска (рис. 2.12)[81]. В каждом артефакте прослеживается верность ключевому принципу византийского искусства – высоте, – а на одной из колонн еще и установлена статуя. Обелиск Феодосия в этом ряду является самым высоким. Однако изображение императора на фоне других монументов выглядит крошечным. В альбоме Фрэшфилда (начало XVI века) приводится панорамный вид на Ипподром, где можно увидеть Змеиную колонну, так называемый Составной обелиск и обелиск Феодосия, однако и там изображения на пьедестале выглядят заметно менее четкими и разборчивыми, чем иероглифы на самом обелиске. Еще одной возможностью оценить масштаб объектов Ипподрома служит гравюра Питера Кука ван Альста, изображающая процессию султана Сулеймана (рис. 2.13). Художник изображает людей и лошадей, что перекликается с тем, как могла выглядеть арена в эпоху Византийской империи. Пьедестал обелиска находится на уровне глаз марширующих янычар. Позади виднеется Змеиная колонна. В центре и на заднем плане изображено множество отдельно стоящих колонн, и в одном месте собрана группа обнаженных статуй. Изображения на пьедестале скрыты за участниками процессии, в то время как иероглифы на обелиске, равно как и высокие колонны в центре и вдалеке, остаются хорошо заметными.

Можно представить, что во время скачек на Ипподроме ситуация складывалась таким же образом. Когда колесницы мчались вокруг спины, зрители могли видеть колонны и обелиск, однако любые изображения, расположенные на нижнем уровне, оказывались скрыты хотя бы на несколько секунд. Еще характернее, однако, что статуи императоров, венчавшие колонны Константина и Феодосия, были расположены на гораздо большей высоте. Вознесшись над жизнью обычных людей, они уже не рисковали быть заслоненными – это положение одновременно служило определенным гарантом безопасности и придавало ореол возвышенности и заметности[82]. Трудно представить, что Феодосия не интересовала высота монументов, учитывая, какой высокой была воздвигнутая в его честь колонна [Ward-Perkins 2000:68–70].

Разумеется, все вышесказанное ни в коем случае не подразумевает, что пьедестал был создан специально с целью унизить императора. Однако, если взглянуть на него в более широком контексте, этот памятник невольно напоминает о двух не бросающихся в глаза аспектах Ипподрома. Во-первых, некоторые императоры так настойчиво украшали это пространство, что в итоге те условия, в которых происходило рассматривание скульптурных изображений, оказались нарушены и даже перевернуты вверх дном. Во-вторых, арена для спортивных соревнований была наилучшим местом для воплощения идеи об изменчивости фортуны, которая характерна и для императоров, и для колесничих. Приведенная выше цитата Дагрона о том, что византийским императорам никогда не удавалось в полной мере подчинить себе Святую Софию и Ипподром, отлично это описывает, однако есть важное различие: если говорить о визуальных образах, то изображения из Святой Софии полностью соответствовали требованиям, связанным с императорской персоной. Мозаики, на которых многочисленные императоры, безымянные и поименованные, вручают дары Богородице и преклоняют колени перед Христом, лишь усиливают связь между правителем Византии и Православной церковью (рис. 2.14). Император находился в подчинении у сына Божьего – это воспринималось как данность и подтверждалась в изображениях, находившихся в Святой Софии. Ипподром, напротив, обладал потенциалом для низвержения визуальных принципов, согласно которым образу императора полагалось находиться над изображениями простых смертных.