Читаем Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э. полностью

В победах на скачках определенно видели отражение императорского триумфа, однако это никоим образом не нарушало романтический ореол, возникавший вокруг самого колесничего. Как отмечает Кэмерон, большинство императоров, за редчайшими исключениями, всегда появлялись на Ипподроме в качестве зрителя, и крайне маловероятно, чтобы византийская публика при виде квадриги представляла императора на месте популярного колесничего[85]. В случае с памятниками колесничим (не только Порфирию), установленными на Ипподроме, в идентификационных надписях и рельефах речь идет именно о самих колесничих, а императоры вообще не упоминаются. Если перед нами изображение человека в короне, управляющего квадригой, это не следует воспринимать самым очевидным образом – как императора, выступающего на скачках. Скорее, это визуальное подтверждение той харизмы, которой наделялась фигура колесничего, раз даже сам император снизошел до того, чтобы предстать в его образе. Или, если взглянуть иначе, колесничий – это единственный персонаж, помимо консула, чье изображение помещают рядом с изображением императора, хоть он не принадлежит к узкому кругу императорской семьи. Никто другой не мог рассчитывать на подобную честь. В этом выражается бунтарская энергия Ипподрома – того места, где императорская власть меняет свою природу и визуально распределяется между замещающими фигурами, вместо того чтобы оставаться атрибутом единственного персонажа, наделенного безусловной несокрушимостью.

Колесничие и сами по себе пользовались невероятной популярностью. Это подтверждается, например, эпиграммами из «Греческой антологии» [Cyril Mango 1986: 49]. В некоторых из них упоминается потрясающая скорость – колесничий так быстр, что проносится через потолок того самого здания, на котором он изображен. В свете этих эпиграмм видится нечто ироничное в том, насколько аккуратно фигуры колесничих вписаны в медальоны на сохранившихся фрагментах шелковых тканей. Однако и в этом визуальном решении чувствуется связь с главными характеристиками Ипподрома.

На одном из фрагментов, который сейчас хранится в Аахене, мы видим квадригу, запряженную четверкой коней. В центре композиции возвышается колесничий, обращенный лицом к зрителю (рис. 2.20). С обеих сторон к нему торопятся фигуры с венками, а на заднем плане еще двое раздают деньги. Летящие одежды и наклонные позы вспомогательных персонажей еще больше подчеркивают прямизну и неподвижность самого колесничего. Даже лошади находятся на горизонтальной оси, что создает впечатление спокойствия, контрастирующего с позами людей. Получается, что из визуального изображения колесничего устранены те самые свойства, за которые его восхваляли в эпиграммах и, вероятнее всего, на скачках. Медальон соответствует размеру квадриги: его ширину почти полностью занимают лошади.

Повторяющиеся медальоны с фигурой колесничего, которые мы видим на этом фрагменте, перекликаются с другими похожими мотивами. Изображение всадника, побеждающего в схватке, пользовалось популярностью в III–VI веках (а вероятно, и позднее) и часто встречалось на шпалерах и амулетах. Таким изображениям приписывалась магическая сила, а их повторение на одной и той же поверхности сродни повторению заклинаний, приносящих удачу или отпугивающих злые силы. Будучи помещенным в замкнутый контур, объект сохраняет свои волшебные свойства только для владельца ткани [Maguire 1990: 216–217]. Фрагмент ткани из Аахена явно отсылает к идее богатства (фигуры, рассыпанные в sparsio) и потенциальной победы (колесничий, размещенный в центре). Нельзя сказать, чтобы здесь имелись отсылки именно к эпохе иконоклазма. Я полагаю, что на этом фрагменте (равно как и на других тканях этого типа) запечатлены представления об Ипподроме, характерные для того времени и описанные в «Кратких заметках». Медальоны, в которые вписаны фигуры колесничих и других участников церемоний, вероятно, помогают «приручить» и подчинить концепции богатства, триумфа и прорицания, которые так тесно ассоциировались с Ипподромом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное