Возможно, речь идет об осаде Константинополя арабами в 717–718 годах, однако для современника этот текст как бы намечал траекторию будущего завоевания. Ксилокеркские ворота, Воловий форум и Ксеролофос, седьмой холм Константинополя, крепко ассоциировались с концом света – и это влияло на урбанистическое планирование города [Berger 2008:136–137; Brandes 2008:193–195]. Исаак II, правивший в конце XII века и ненадолго вернувшийся к власти в XIII веке, приказал заложить Ксилокеркские ворота, чтобы крестоносцы не могли взять столицу штурмом [Хониат 1860–1862,2:65]. Поэтому можно утверждать без малейшей натяжки, что иностранное происхождение статуй Ипподрома, о котором говорится в «Патрии», служит предвестником последних дней Константинополя. Следует помнить, однако, что несмотря на перечисление всех мест, откуда прибыли статуи, редакторы «Патрии» все же считают их частью города, причем одного из наиболее характерных его пространств. Именно здесь напряжение между городским и чуждым достигает высшей точки; статуи тесно связаны со столицей и все же предрекают ее падение со зловещей точностью. А граница между теми, кто предсказывает падение, и теми, кто к нему толкает, порой оказывается размыта. Ярче всего это проявилось в том эпизоде, когда разъяренная толпа стащила с пьедестала статую Афины, стоявшую на форуме, поскольку люди решили, что она «зовет рукой» завоевателей. Идея, что античная статуя может быть заодно с иностранцами, уходит корнями очень глубоко[98]
. Однако в данном случае за действиями толпы стоит глубочайшее невежество – и неумение определять стороны света, как пишет Хониат, который объясняет ошибку горожан и оплакивает гибель богини Мужества и Мудрости [Там же: 300–301]. Иными словами, перед нами две группы зрителей: одни уверены, что статуя сотрудничала с врагом, а другие считают ее неотъемлемой частью города и горюют об утрате ее защиты. Такова двойственная природа статуй Константинополя, которая становится очевидна в моменты кризиса.Редакторы «Патрии» были убеждены, что рано или поздно столицу ожидает конец, каким бы прославленным ни было ее прошлое и настоящее. В тексте даже упоминаются народы, которым суждено поставить Константинополь на колени. В главе 47 описана конная статуя на каменном четырехгранном постаменте, где высечены «рельефные изображения последних дней города, русских воинов, которые завоюют этот город. <…> Подобным образом и на огромной полой колонне здесь, и на Ксеролофосе описана история последних дней города и его завоевания, изображенная в виде рельефа» [Patria 1998: 83]. Опытный зритель, который, как говорится в «Патрии», «не упускает ничего», может и должен расшифровать смысл этих надвигающихся событий. В тексте подчеркивается вся важность этой способности рассматривать как можно внимательнее: из десяти глав, посвященных Ипподрому, в самых длинных говорится, что те, кто умеет смотреть на статуи, может разгадать их загадки. Беглого взгляда недостаточно, чтобы расшифровать эти апокалиптические образы: ради них следует вооружиться самым частым гребнем, то есть внимательным взглядом и богатыми познаниями. Есть у этого убеждения и обратная сторона: неопытный зритель (а таких как будто большинство) неспособен понять статуи, как бы он ни старался. Объекты, требующие столь искушенной аудитории, служат ярчайшим доказательством относительной бессмысленности и бессильности сильных мира сего – императоров, колесничих, придворных, аристократов, – которые торжествуют на Ипподроме, поскольку их всех неминуемо ждет будущее, в котором их триумф исчезнет или по меньшей мере поблекнет. Интересно, что эти отдаленные (но в то же время пугающе близкие) события охарактеризованы как «неумолимые». И рассказ о них высечен на статуях.
Последние дни
Неумолимость «последних дней», с моей точки зрения, означала, что и статуям, на которых были высечены эти предупреждения, приписывалась неуязвимость. Речь не идет ни в коем случае о буквальной неуязвимости: императоры и другие люди вполне могли перемещать или даже разрушать их. Однако важно, что с точки зрения современника статуи были наделены ценнейшим и порой недосягаемым знанием. Это знание ставило их выше христианских изображений и помогало уцелеть в литературном пейзаже. Неслучайно иконы никогда не упоминают в таком контексте. В целом упоминания об иконах в «Патрии» и «Кратких заметках» очень редки, что странно, поскольку оба текста были составлены в эпоху иконоборчества и после ее завершения.