Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Орел расширил крылья, как будто желая взлететь, между тем под его ногами лежал свившийся в кольца Змей, который не пускал его подняться вверх и, уткнув голову в его крыло, по-видимому, хотел его ужалить. Но усилия ядовитого животного были напрасны. Стиснутый острыми когтями, Змей потерял свою силу и, казалось, скорее готов был заснуть или испустить дух, чем впиться жалом в крыло победоносной птицы. Таким образом, умирая, он уносил с собою и свой смертоносный яд. Со своей стороны Орел, с гордо величавым взором и только что не раздающимся криком победы, решился поднять его и вместе с ним унесться в воздушное пространство, как это легко было заметить по его торжествующему взгляду. Невольно представлялось затем само собою, что омертвевший в его когтях Змей, лишившись силы своих сокрушительных колец и своего губительного жала, как будто хотел своим безнадежным положением внушить всем прочим византийским змеям, чтобы они ужаснулись его примера, собрались в кучу и убежали в норы [Хониат 1860–1862, 2: 435–436].

Этот фрагмент представляет собой вдохновленный рассказ. Автор начинает с описания разгорающейся битвы между птицей и пресмыкающимся, где змей, зажатый в когтях, пытается сопротивляться сопернику, – и заканчивает торжествующим гимном от лица орла. Даже когда змей нападает, его «усилия напрасны»: крылатый враг так могущественен, что змея ожидает вечный сон. Что касается орла, то он находится на грани триумфа – очевидно, ему уже удалось «поднять» змея и он вот-вот улетит с ним в небо. Обратим внимание, как в этом фрагменте разворачивается череда реверсий: сначала змей свивается в кольца и пытается ужалить орла, а несколькими строчками ниже он уже лишен «силы своих сокрушительных колец» и его пример ужасает других рептилий. Резкая смена последовательности событий – это не единственное обыгрываемое здесь противоречие: тот же подход прослеживается и в ярком напряжении, которым отличаются действия персонажей. Орел рвется в полет, но змей удерживает его на земле, – однако в конце концов птице удается подняться в небо с тяжелым грузом в когтях. Змей, даже оказавшись в безнадежном положении, сжимает орла в практически смертельных объятиях (и наносит удар практически в самую дальнюю точку его крыла), но в итоге он вынужден распустить свои кольца, отпуская орла на волю. Вверх, вниз, свиваясь и развиваясь, яростный и погруженный в сон – Хониат намеренно разворачивает перед читателем все эти парадоксы, которые наполняют скульптуру звенящей энергией, превращают ее в нечто движущееся и дышащее.

Подобный поединок – змея против орла – можно было увидеть не только на Ипподроме. Тот же мотив присутствует на мозаиках VI века из Большого дворца и XII века из монастыря Пантократора, где он соседствует с охотничьими сценками, буколическими пейзажами и изображениями сражающихся животных, играющих детей и фантастических существ, таких как грифоны. И хотя статуя с Ипподрома не сохранилась, дворцовая мозаика с изображением орла и змеи служит хорошим дополнением к описанию Хониата, позволяя оценить тот магнетизм, который хронист приписывает скульптурной композиции. Можно хотя бы представить, как именно мог выглядеть поединок, пусть он и был выполнен в другом жанре.